На освящение я опоздал, пришел лишь к «Достойно есть». Но «Многая лета» семье Козловых мы спели уже на три голоса: Валерий Грунер и отец Игорь - основное двухголосие в терцию, а я - две ноты тенорового аккомпанемента.

— Видишь, Миша, какое тебе многолетие спели, - отметил отец Игорь и благословил присутствующих.

Мы двинулись в сторону кухонного стола, где нас уже ждали чай и медовый торт, приготовленные под бдительным руководством жены Михаила Козлова Галины Георгиевны.

Михаил Козлов: Ну, Валера, спасибо тебе! Не ожидал, что окажусь в такой квартире...

Валерий Грунер: Да я и сам не думал, что все так получится. Два сертификата! Чтоб их обналичить, нужна была еще одна квартира: дешевая и с двумя долями. Нашлась такая. Как мы ее потом продавали, освобождали, как алкоголиков из нее вывозили... Сейчас кажется, что хоть комедию снимай! А тогда, вообще, не до смеху было. Да и твою, Миша, квартиру в Крыму продать было не просто. Никто ехать туда не хотел, пришлось в цене опускаться...

К: Так ведь ты мне еще сверху денег дал, и на переезд...

Г: Денег я тебе дал, чтоб ты себе зубы вставил, а ты... Да, непрактичный ты человек, Миша!

К: Ну, мы вот мебель купили, ну и еще кое-что.

о. Игорь Ануфриев: Да, Валера, ты молодец. Помнится, мы в Мотовилихе у Миши еще тогда собирались, когда все начиналось...

Г: Да, собирались. Мы и на Мильчакова потом собирались. В Крым, правда, съездили лишь один раз, на твой юбилей. И то еле нашли.

К: В семидесятых мы занимались на последнем этаже Института культуры, в «инструменталке». Читали запрещенные книги, Евангелие. На нас даже могли написать донос в КГБ, но не стали.

Г: Игорь тогда абсолютным атеистом был. На первом же занятии такие вдруг вопросы стал задавать, а на следующий день пришел и все, говорит: «верю». Я еще тогда засомневался: «Как так? Не может быть, чтобы за один день так человек поменялся! » А еще мы трактаты писали, изучали фольклор...

К: Так ведь вы с Игорем даже в экспедицию ездили, за духовными стихами.

Г: Да, на север области. Но это позже.

А: Самое главное - во всем было творчество.

Михаил Козлов приехал в Пермь в середине 1970-х по приглашению Михаила Кушнира, чтобы заниматься композицией с его студентами. Занятия были факультативными и проходили в Пермском институте искусств и культуры, где Михаил Кушнир преподавал му­зы­каль­но-те­о­ре­ти­чес­ки­е дис­ци­пли­ны.

Первым учеником Михаила Козлова стал Валерий Грунер. Потом были Андрей Березовский, Игорь Ануфриев, Олег Федосеев, Никита Широков и другие. Грунер и Ануфриев блестяще поступили в «Гнесинку» и столь же блестяще ее закончили. Председатель экзаменационной комиссии композитор Николай Сидельников после знакомства с их дипломными работами высказался кратко: «это молодые мастера». Им предлагали остаться в Москве, но оказалось, что у них совершенно другие планы.

После возвращения в Пермь Грунер и Ануфриев вместе с Козловым создают сначала «Творческое сообщество композиторов Перми», а затем и Пермское отделение Союза композиторов России. Оно долгое время было едва ли не самым «элитным» его подразделением. Членами Пермского союза первое время становились лишь те, кто соответствовал самым высоким стандартам пермской композиторской школы, а фактически - школы, созданной Михаилом Козловым.

Валерий Грунер и Игорь Ануфриев подхватили «педагогическую эстафету» учителя практически сразу. Первым учеником Валерия Грунера становится Лев Горбунов, когда сам Грунер еще учится на первых курсах Гнесинского института. Пермское композиторское сообщество постепенно расширяется, и Михаил Козлов неизменно находится в его центре. Творческое общение происходит практически непрерывно, композиторы постоянно встречаются, обсуждают как собственные сочинения, так и чужую музыку. Их даже называют «пермской могучей кучкой». А в Гнесинку продолжают поступать все новые ученики теперь уже не только Михаила Козлова, но и Валерия Грунера, Игоря Ануфриева, Льва Горбунова: Алексей Вершинин, Евгений Горохов, Лариса Прасолова, Елена Астафьева, Ульяна Аксенова, Оксана Изотова, Петр Куличкин и другие. Апофеозом пермской композиторской педагогики стало открытие в начале 1990-х единственной в России и Европе Детской школы композиции.

Когда Михаил Козлов приехал в Пермь, профессиональных композиторов в Перми не было. За тридцать пять лет в результате деятельности Михаила Козлова и его учеников в столичные музыкальные вузы по специальности «композиция» поступило более 20 человек, из которых более 10 стали членами Союза композиторов России. То есть, примерно раз в полтора года в Москву поступал композитор-абитуриент, а каждый второй поступивший был впоследствии принят в Союз композиторов России. Выглядит фантастично, не правда ли?

К: Раньше говорили, «Миша - это факел», а теперь, будто бы, «факел» что-то потух...

Естественно, такая деятельность не прошла совсем незамеченной для Москвы. Не так давно Союз композиторов России выплатил Михаилу Козлову премию в размере пятидесяти тысяч рублей, от которой после уплаты налогов осталось тысяч тридцать пять. Можно сказать, что му­зы­каль­но-пе­да­го­ги­чес­кую деятельность Михаила Козлова Союз композиторов оценил одной тысячей рублей в год. Или как тысяча семьсот пятьдесят рублей за каждого аби­ту­ри­ен­та-ком­по­зи­то­ра. Или как три с половиной тысячи рублей за каждого члена Союза композиторов. Вот и выходит, что в наши дни композитору остается надеяться, разве что, на собственную предприимчивость, на учеников и на Бога.

К: Кушнир мне тогда и говорит: «Ты к ученикам не подходи, пусть они сами к тебе подходят». Ну вот, значит, вижу, Валерий Грунер. Ну, я сам по себе, он сам по себе. Потом, через несколько дней он ко мне подходит, спрашивает насчет того, чтоб музыку показать. Так и познакомились.

А: Ты тогда еще к Мише с такой щетиной пришел...

Г: Конечно! Я специально не брился, чтобы произвести внутреннее впечатление, чтоб ничто внешнее не мешало.

К: Ну, ты хорошо занимался. Была Прелюдия для фортепиано, Скерцо, потом - Вариации для народного оркестра. Потом ты еще «Дань почтения Мессиану» сделал и  Токкату для баяна, которую играл на готовом (устаревшая разновидность - авт.) баяне. Что-то нажимал там, и такие «мессиановские» гармонии получались. А «Вариации» твои играл Самуил (дирижер Александр Самуил - авт.) с народным оркестром института.

А: Он все обижался, что ты опаздывал, и даже пересадил тебя с баяна... на тарелку.

Г: Да не на тарелку, а на фортепиано! И ударные.

К: Ну он первое время обижался, а когда пошли сочинения для народного оркестра... тогда другое дело. Вариации он играл с удовольствием, и еще в Москве...

А: Нас тогда Дога (композитор Евгений Дога, автор музыки к фильму «Мой ласковый и нежный зверь» - авт.) после концерта в ресторан пригласил.

Г: Он нам еще объяснял тогда, как музыку надо писать.

А: «Мотивчики нужны, мотивчики! »

Г: Вот-вот, «мотивчики». Он нам про мотивчики, а мы - про его музыку говорим. Самуил нас ногой под столом пинает. Смотрю я, Дога как-то краснеть начал, а Самуил-то и говорит так: «Ну-у, они ведь ребята еще молодые...»

Потом пришли 1990-е. Денег становилось все меньше, а забот прибавлялось: Детская школа композиции требовала времени, внимания и денег. Она существовала, можно сказать, почти исключительно на энтузиазме ее создателей. Спонсорские деньги уходили на организацию концертов и уплату поборов, которыми в те годы щедро облагалась любая самостоятельная инициатива. Два гранта ушли на закупку оборудования и ремонт. Бюджетного финансирования эта единственная в России и Европе школа так и не дождалась.

Наступил 1998 год. В мае состоялся концерт Школы композиции. В первом отделении прозвучали произведения учащихся старшего возраста. А во втором отделении совсем юные ученики представили целый музыкальный спектакль  — детскую оперу «Куриная слепота». Это стало настоящим откровением. Спектакль, созданный детьми в жанре театра абсурда, был алогичен и абсолютно последователен одновременно. Самое любопытное, что абсурд оказался светлым. Главной мыслью спектакля стал музыкальный образ - «Песенка о дружбе», которая начиналась словами: «На хризантемовом лугу я потерял с колес дугу».

Этим концертом история Детской школы композиции фактически завершилась. В августе произошел финансовый обвал, и на сей раз раз концы с концами свести уже не удалось. Игорь Ануфриев сначала стал диаконом, а через некоторое время - священником. Валерий Грунер, еще в начале девяностых освоивший профессию риэлтора, открыл свое агентство недвижимости и сосредоточился на собственных творческих проектах. Лев Горбунов оказался лицом к лицу с преподавательской рутиной музыкальной школы. А творческую, исполнительскую и педагогическую активность Михаила Козлова подорвала болезнь. Тогда же и произошел несчастливый для него квартирный обмен Мильчакова на Новый Крым без доплаты, с какой-то наглой хитростью проведенный риэлторами-мошенниками.

Поскольку Козлов, Ануфриев и Грунер временно отошли от музыкальных дел, «рычаги» управления Пермским Союзом было решено передать Игорю Машукову. Игорь Машуков еще с восьмидесятых принимал участие в организуемых Михаилом Козловым и его единомышленниками собраниях, однако «придерживался автодидактического метода».  Критерии приема в Союз изменились в сторону меньшей жесткости, и он пополнился (а в ряде случаев - «разбавился») новыми членами.

К: Говорил я вам тогда еще, а вы меня не слушали...

Концерты по-прежнему проходили, но уже в более обычном, «квази-филармоническом» формате. Качество музыки, звучащей на таких концертах, не всегда соответствовало критериям, выработанным основателями Союза. Рядом с прекрасной музыкой нередко исполнялись откровенно слабые сочинения. В 2000-е каждый пермский композитор оказался как бы «сам по себе».

К: А как мы тебя, Валера, в Гнесинку «поступали» со скрипичной сонатой...

Г: Ты на фортепиано, а я скрипичную партию играл... на баяне!

К: А когда Игоря «поступали», ты у него пел, кажется?

Г: Да, на консультации, дома у Николая Ивановича Пейко (зав. кафедрой композиции - авт.). Игорь играл на фортепиано, а я исполнял вокальную партию.

К: Хорошая у тебя была соната. Первую часть ты написал у меня, а остальные - уже у Чугаева (в классе композитора Александра Чугаева - авт.). Литинский (композитор Генрих Литинский - авт.) потом мне и говорит: «Ну-у, заявление он же не стал писать, вот ко мне и не попа-ал... Да не беспокойся ты, он попал к хорошему музыканту. Шурик Чугаев, мой ученик».

Г: А я так подумал. К Литинскому напишу - Пейко обидится, напишу к Пейко - обидится Литинский. Вот и не стал писать.

К: Они там потом жребий бросали, кому ты достанешься. Бумажки из шапки тянули.

Г: Но с Игорем Пейко свой шанс уже не упустил. Подошел к нему - и говорит: «Вам надо написать заявление в мой класс».

А: А куда тут денешься?

Г: Хотя Игорь все равно потом занимался и с Чугаевым, и с Муравлевым. Пейко знал, но, как ни странно, не возражал.

Подошло время расходиться. Я предложил сфотографироваться. Мы перешли из кухни в комнату. Диван, пианино, телевизор, кондиционер, доставшийся Козловым «в наследство» от предыдущих хозяев... На стене, среди картин и фотографий - портрет Михаила Козлова, сделанный тридцать лет назад. Я достал фотоаппарат. Одна фотография - с учениками, другая - с семьей. Ну и как не сфотографировать композитора за фортепиано?! Расположившись за пианино, Михаил Козлов начал играть Белый пароход. В этой фортепианной пьесе нет особых драматических коллизий. Нет в ней и «эффектно-полноцветного» богатства современных приемов композиторской техники (как, например, в фортепианном трио). Пьеса внешне выглядит скромно, но, безусловно, своему автору она чем-то очень дорога. Не в ней ли «зашифрован» образ созданной им пермской композиторской школы?