- Валерий Иванович! Есть такой слух, что композитор Грунер теперь пишет сказки. Стоило ли тогда столько лет учиться музыке?

Валерий Грунер: Одно другое разве исключает? Множество сочинений я написал на собственные тексты, начиная со стихов и заканчивая прозаическими текстами... Например, «Монолог» для женского голоса, «Песня» для тенора и фортепиано...

- «Серенада конюха»?

Г: Нет, другая песня. «Серенада конюха» - это уже из буффонады «Торжество графомана», насколько ты помнишь. Впрочем, там есть и прозаические тексты. Например, те, что произносятся между вокальными номерами в «Потешных песнях» или пространные комментарии к «Запискам пещерного человека». В «Песнях моря» тоже есть два моих поэтических текста. Для концерта-драмы «Последний корабль» я написал либретто и текст. Поэтому логично, что возникла литература, к этому, в общем-то, и шло...

- То есть, музыка стала подготовкой к литературе?!..

Г: Да не совсем, скорей возник какой-то «оазис», своеобразный отдых после «Последнего корабля». Отдых, который перешел в работу. Если кто-то бы сказал, что я буду всерьез заниматься литературой, даже во время фестиваля (т.е. в ноябре 2007 г. - авт.), я бы не поверил. В переписке все возникло... Опять виноват Интернет! Был диалог с одним человеком, который предложил мне небольшую свою историю. Ну... и пришлось ответить тем же. Причем получилось как-то очень легко. После этого, ну ты же помнишь, как все возникло, я поделился первой своей сказкой («Сказка об улетевшем мальчике») со своими учениками. Литературно одаренные ученики-композиторы, оказались в дальнейшем моими консультантами (или, по крайней мере, первыми критиками). Кстати, на стихи одного из них, Льва Горбунова, написан вокальный цикл «Кораблик».

- Ну вот, теперь после того, как...

Г: А после того, как один мой ученик предложил: «Не написать ли Вам про меня», - я написал сказку об Учителе и Ученике. Другой ученик мне часто предсказывал, что будет то-то, затем сё-то - появилась сказка о Предсказателях. Сказки стали увеличиваться (и по количеству и по объёму).

- И что? Неужели все сферы вашей деятельности нашли там отражение?

Г: Не сферы, скорее, а эпизоды жизни. Ситуации, реальные события, взгляды на современный мир... Одна из историй была написана в 20-летнем возрасте, и изначально предназначалась для оперы. Сейчас я, конечно, многое в ней изменил, ввел новых персонажей, переработал в стилистику сегодняшнего дня. Верно, Корсик?

Этот вопрос задал Валерий Грунер своему коту, который в ответ удовлетворенно зевнул.

- И что, Корсик тоже попал в сказку?

Г: Корсик? Да! У меня много кошачьей тематики. Есть, скажем, сказка «Кошкина судьба». Как ни странно, даже художник Шульц усмотрел необходимость участия Особого Кота в обложке Сказок. Читатель берет в руки книгу - и сразу обнаруживает присутствие некоего кота, который сидит на кресле, скрестив руки и ноги. И неизвестно, кто сочиняет сказки, то ли сам дядюшка Гру, то ли их ему кот намяукивает.

Корсик начал требовательно мяукать.

- Стало быть, книга предполагает иллюстрации?

- Ну да, конечно.

- А как, собственно, появился художник Шульц в связи с этой книгой?

Г: Ну, с Шульцем я познакомился очень давно. Это был 1992 год. В то время мы с режиссером Олегом Митрофановым задумали постановку моей монодрамы «Песни отчаяния и надежды». И Олег Митрофанов предложил мне привлечь к этой работе одного молодого московского художника, которым и был Александр Шульц. Последний разработал оригинальную сценографию постановки, с тех пор дружба у нас с ним не прекращалась. И длится по сей день. Александр Шульц, на мой взгляд, помимо настоящего профессионализма, хорошей школы (Строгановская академия), действительно просто замечательный художник. Его картины произвели на меня сильное впечатление. Потрясающие психоделические фантазии, великолепная цветовая палитра, мастерский рисунок...

- ... конгениальны литературному слогу дядюшки Гру?

- Конечно! Ты же видел сказку «Про безумца Шульца». Поэтому неудивительно, что, несмотря на то, что он уехал Бог знает куда, на Украину, я начал «детективные» поиски. И они увенчались успехом! Я его нашел и вот он здесь.

Телефонный звонок на пару минут прервал беседу. Я попробовал вспомнить, с чего все началось. Действительно, в конце 2007 года я получил электронное письмо от В. Грунера, в котором содержался прикрепленный файл с несколькими сказками. В «теле» письма был примерно такой вопрос: «Что ты об этом думаешь?». Я по неосторожности ответил. Письма стали приходить регулярно, дядюшка Гру требовал все более вразумительной и конструктивной критики. Иногда от подобных писем мозги закипали. Слабым утешением оставалось то, что ты не единственная жертва: то же самое письмо приходило еще 20-30 электронным абонентам (Перми, Москвы, Санкт-Петербурга). Недостаточно внимательное отношение к подобным письмам обходилось дорого: абонент сразу становился персонажем очередной сказки. Лев Горбунов превратился в Белого Льва, ваш покорный слуга оказался то ли Незадачливым Предсказателем, то ли просто Горе-Учеником, коллеги-композиторы стали собирательным персонажем сказки «Чайковский». Но больше всех пострадал художник Александр Шульц. Вот эта сказка.

Про безумца Шульца

Маленький Сашка Шульц сидел на горшке. Справив свои большие и малые дела, он задумался. Молчание ребёнка затянулось, взрослые заволновались. Дверь в «заветную комнату» распахнулась. Немой силуэт тётки повис в проёме.

Малыш, перепачканный экскрементами, что-то вертел в ладошках. Из носика обильно вытекала густая зеленоватая влага. Сопя от усердия, Сашка лепил из только что полученного неблагородного материала милого улыбчивого зайку. Стены были украшены подсыхающими портретами мамы и папы. Лицо любимой тёти натужно улыбалось за решёткой «казённого дома», словно ей предрекалась нехорошая судьба. Массивный нос, просунутый сквозь прутья, был последним элементом шедевра, на нём работа мастера обрывалась.

- Художник! - брезгливо отвернулась тётка. Мальчик решил, что тёте не понравился незавершённый портрет. Он засунул в ротик натруженный пальчик и горько заплакал.

Как оказалось в дальнейшем, Сашкины неудачи ни за что не хотели с ним расставаться. «Ароматы детства» не отпускали. Непрестижное ремесло живописца не приносило ни денег, ни громкого успеха. Шульца тюкали все, кому не лень. Его наставляли строгие учителя и родители, благоразумные друзья и академики, требовательные жёны и дети, но житейские доводы не помогли. Так он и остался художником Шульцем. Сумасшедшие фантазии, то и дело приводили в ужас рассудительных критиков. По детской привычке Шульц рисовал чем угодно. А на чём? На бумаге, на стене, на холсте, на заборе - какая разница? Мудрая жизнь сама предоставляла всё, что нужно.

Стоит ли удивляться тому, что Шульц оказался в компании дядюшки Гру? Не сговариваясь между собой, каждый из затейников создавал свои миры, свои сказки. Один пером и словом, другой - кистью и красками. Кто-то свыше водил рукой художника, внушая дядюшкины мысли. Сюжеты фантазий срастались как по волшебству. Чудаковатый сказочник полюбил талантливого безумца и решил создать целую галерею из его творений.

Тайна телепатического союза осталась нераскрытой. Да и к чему её разгадывать? Не лучше ли довериться дядюшке Гру и убедиться в том, что в безумстве художника гораздо больше смысла, чем в умствованиях учёных сумасбродов.

Воспользовавшись тем, что Грунер до сих пор занят разговором по мобильнику, я обратился к Александру Шульцу, который как-то незаметно зашел в комнату и с интересом наблюдал за нашей беседой. Полагаю, читатель поймет, почему я задал ему именно этот вопрос:

- Тяжело работать с Грунером?

Александр Шульц: Ну... в общем, не просто. Есть свои заморочки, так сказать, в плане психоделики. Несмотря на то, что у нас с ним очень много общего в этом плане...

- Но есть и отличия?

Г: Он больше любит халву, чем я!

Ш: Он более активен, я более... не то чтобы пассивен...

Г: Ты к созерцательности ближе, а я склонен к действиям. Я, вообще, тоже созерцательный, но проекты всякие, фестивали... Отдохнуть бы надо. Молоточком постучать. А то не сидится ведь...

Ш: Ну, это тоже неплохо, в каком-то плане...

- А вот когда в сказке присутствует явная психоделика, когда и читателю трудно уразуметь, о чем речь - как договариваетесь?

Г и Ш: А мы мозговые атаки делаем!

Г: Там, где Шульц затрудняется, мы начинаем думать. Набрасываем идеи, а потом Шульц делает эскиз. Так ведь и в музыке, и в живописи...

Ш: Ну, иллюстрации - это совсем другое!

Г: Твои картины больше, чем иллюстрации!

Ш: Ну-у...

Г: Там где Шульц не понимает, я ему на пальцах объясняю. Или он мне. Задача в том, чтобы найти хитросплетение нескольких смыслов.

- То есть, в результате получается некий синтез. А не добавить ли к синтезу еще что-нибудь музыкальное?

Ш: Во!!! Идея такая была...

Г: Ну, во-первых, я не оставил идею написать оперу «Притча о лжи». Во-вторых, неизвестно какими жанрами могут обернуться другие сказки. Я обеспечил себя сюжетами на всю жизнь! Причем сюжетами выстраданными и пережитыми. Что касается Шульца, многие моменты у нас пересекаются даже в судьбе. Может быть, это от того, что мы стали друзьями?.. У нас очень много общего. Я даже и не представляю другого художника, кроме него...

Ш: Ну, это твое мнение...

Г: Так я его, собственно, и выражаю... Мало сейчас настоящих иллюстраторов. Кстати, у Шульца это первый опыт в области работы над иллюстрациями.

- Выходит, Олег Митрофанов что-то предвидел, когда придумал гибрид «Грунершульц»?

Г: Конечно! Когда обращался к Шульцу, он говорил «Шульценгрунер», когда ко мне - «Грунершульц».

Ш: Вероятно, он заметил некое наше общее с ним сумасшествие...

- И когда же, все-таки ожидается премьера, то есть, пардон, презентация вашего совместного артефакта?

Г: О! это зависит от Шульценгрунера.

Ш: На данном этапе действительно от меня, но я все-таки не могу... Я долго пытался понять, что такое иллюстрация...

Г: Мы долго думали над концепцией...

Ш: Были проблемы в выборе материала...

Г: Но, тем не менее, четвертую часть мы сделали. Я думал, что работы тут не много, а оказалось, что много... Ты говорил, что тебе нужно какие-то иллюстрации показать? Ну, вот эти-то у меня есть - обложки. Затем, «Рак и Аист», «Крот», еще несколько... Сколько тебе нужно?..

Я задумался. Глаза немного разбегались. Иллюстрации были выполнены будто бы в реалистической манере, классической технике, но от их созерцания крыша ехала капитально. Улетевший мальчик с огромным, размером с его голову яблоком и гуси-бакалавры в квадратно-судейских шапках с кисточками, аист в смокинге и рак в красном пиджаке, охотник с головой белого льва и противная толстая кошка с рюмкой дешевого бренди, крылатый гроб и хоботокрылые мухослоны... Пока я разглядывал картинки, Грунершульц и Шульценгрунер продолжали что-то обсуждать под пристальным наблюдением кота Корсика. До моего сознания некоторое время доносились малозначительные реплики и мяуканье, а потом я как будто совершенно ясно услышал голос Моржа: «Пришло время поговорить о многих важных вещах!», на что Плотник меланхолическим голосом Александра Шульца ответил: «Нуу...» Подул теплый морской ветерок, обычный для Западного побережья Североамериканских Соединенных Штатов. Рядом со мной разместилась дюжина устриц, совсем как в «Королях и капусте». Я вспомнил, что в цикле О. Генри их очень быстро съели. Ужасная догадка поразила меня...

К счастью, в дверь позвонили. Я очнулся и решил, что подобру-поздорову пора закругляться.

- Как известно, сказка ложь, да в ней намек. Что бы вы могли сейчас сказать с высоты того, что уже пройдено, как уже опытные сказочники?

Г: Как это пафосно звучит: с высоты! Я как раз этой высоты-то не ощущаю.

Ш: Пока еще да. Перспектива маячит какая-то...

Г: Что сказать-то надо?

- Ну-у, в заключение...

Ш: В заключение мы хотим заработать миллион...

Г: Э, нет! В заключение мы попасть не хотим!

Ш: Да.

Г: Самая главная сказка у нас впереди, и это будет самая замороченная сказка...

Ш: Не исключено, что это будет провал.

Г: Ну, таких пессимистических сказок помещать, пожалуй, не надо. Я и так предвижу непростую сказку с изданием...

- На этом закончим?

Г: Да. Про провал не надо.

Ш: Ну, разве что в ПэЭсе...

- В чем???

Г: В ПэЭсе. В постскриптуме, то есть. Впрочем, все равно не надо. Никаких провалов!