«Кто такой Владимир Радкевич?» - вопрос, который, тем не менее, иногда задают. Конечно, есть простой ответ: «Владимир Радкевич - поэт». Правда, если пытаться объяснить подробнее, то сразу начинаются трудности.  Вроде бы, о Радкевиче написано довольно много, а на самом деле, оказывается, что знаем мы о нем очень мало. Проходят годы и десятилетия, а публикации «из серии „Неизвестный Радкевич"» появляются одна за другой...

Пожалуй, разговор стоит начать с одной из общеизвестных, даже «хрестоматийных» особенностей поэтического дарования Владимира Радкевича, с его способности быстро сочинять очень хорошие стихи. Так, например,  челябинский композитор Иван Шутов (много лет сотрудничавший с Радкевичем) рассказывал: «В Доме творчества, например, играю мелодию, а он стоит у окна, слушает музыку, курит и кладёт один текст лучше другого! Это талант».

Не исключено, что именно так появилась на свет песня «Наша родина - Урал». Вот ее слова (послушать с музыкой можно здесь):

Словно камушки алмазные
Ловит звездочки тайга,
От Европы и до Азии
Здесь буквально два шага.
То рябина, то смородина,
То зеленый, то зеленый краснотал -
Наша родина, наша родина,
Наша родина - Урал.

Не печальтесь, наши матери,
Ждите радостных вестей,
Мы недаром изыскатели:
Ищем счастье для людей.
Изголовье - небо звездное,
И недолог, и недолог наш привал...
Наша родина, наша родина,
Наша родина - Урал.

Нам по нраву очи серые
Северяночек-подруг,
Нам по нраву реки севера
Поворачивать на юг.
Под ногами травы росные,
А над нами, а над нами гребни скал...
Наша родина, наша родина,
Наша родина - Урал.

Пусть не видно в тучах месяца,
Пусть в тайге поют ветра,
Снова скоро здесь засветятся
Искры нашего костра.
Льется песня, людям роздана,
Чтоб никто, чтоб никто не забывал
Нашу родину, нашу родину,
Нашу родину - Урал.
   

На первый взгляд - песня патриотического характера со всеми соответствующими жанровыми особенностями. Яркие образы уральской природы. Романтическая лирика. Хотя... Вам не кажется, что здесь где-то между строк присутствует скрытое беспокойство и, может быть даже, драматизм?

Попробуем вчитаться в слова. Действительно, первые две строки второй и четвертой строф («Не печальтесь, наши матери...» и «Пусть не видно в тучах месяца...») отнюдь не безмятежны. При внимательном чтении от начала до конца можно заметить смысловую «рифму» между началом и концом сюжета песни («Словно камушки алмазные ловит звездочки тайга» и «Снова скоро здесь засветятся искры нашего костра»). Кроме того, дело происходит ночью, в темноте. А может быть даже, в каком-то ущелье («а над нами гребни скал...»). Повод для «беспокойства матерей», безусловно, есть.

Смотрим дальше. Если убрать необходимые для песни повторения слов, то обнаружим, что в последних трех строках каждой строфы количество слогов катастрофически сокращается, например:

Под ногами травы росные,
а над нами гребни скал...
Наша родина -
Урал.

Такой внезапный «обрыв» (пусть и замаскированный повторением слов) создает эффект падения в пропасть. Как будто внезапно земля ушла из-под ног, и образовался провал. Может быть даже, в результате взрыва (во всяком случае, звуки «р» в словах «родина» и «Урал» через тире взаимодействуют очень характерно).

Теперь обратим внимание на то, чем занимаются герои песни: «нам по нраву реки севера поворачивать на юг». Любопытно, что в самом деле, был такой секретный проект «Тайга» (подробнее здесь), предполагающий осуществление 250 ядерных взрывов для создания искусственного канала Печора - Колва. Почитаем описание эксперимента: «23 марта 1971 года три ядерных заряда были одновременно подорваны. Сотрясения ощутили жители деревень в радиусе нескольких десятков километров. Грунт, сквозь языки пламени («словно камушки алмазные»), был выброшен взрывом на высоту около 300 м, после чего он начал опадать вниз («ловит звездочки тайга»), создавая растущее клубящееся пылевое облако, которое поднялось на высоту около 1800 м («пусть не видно  в тучах месяца»). Ветром облако относило в сторону Коми, как и планировалось («и в тайге поют ветра»)». Правда, похоже?

Конечно, скептики могут возразить, дескать, о проекте никто не знал, такой смысл в данные строфы не закладывался, а читатель всегда видит только то, что хочет.  Спорить не буду. Отмечу лишь, что у Владимира Радкевича есть «Ода ядерным взрывам в Пермской области»:

Давно мы привыкли: коль надо, так надо!
И к ядерным взрывам привыкнем отныне,
Хоть, в общем-то, Пермь - не пустыня Невада
И нам далеко до атолла Бикини...
Мы взрывами всякими будем гордиться -
В народном хозяйстве нам все пригодится!

Обратите внимание на многоточие после «Бикини...», тире перед последней строчкой и попробуйте сравнить:

а над нами гребни скал...
Наша родина -
Урал.

Показалось? Может быть, может быть... Впрочем, слова «нам по нраву реки севера поворачивать на юг» совершенно не обязательно трактовать буквально. Герои песни как бы путешествуют из тех мест, где яркие цвета, летнее тепло и день («то рябина, то смородина, то зеленый краснотал»), туда, где зимний холод, тьма и ночь, а у жителей этого «царства снежной королевы» серые, бесцветные глаза. И идут они туда из любви («нам по нраву очи серые северяночек-подруг») к несчастным обитателям черно-белой страны («ищем счастье для людей»), чтобы своей любовью согреть и изменить весь этот край («нам по нраву реки севера поворачивать на юг»), пусть даже начиная с малого («скоро снова здесь засветятся искры нашего костра»).

Вот. Оказывается, у слов для одной и той же песни могут быть несколько противоположных смыслов. Впрочем, своего рода «единство противоположностей» в песне прямо заявлено: «От Европы и до Азии здесь буквально два шага».

Подчеркнем, что слова для песни «Наша родина - Урал», скорее всего, не являются самостоятельным стихотворным произведением. Возможно, они написаны на уже готовую музыку. Возможно даже, «на скорую руку», буквально между несколькими сигаретными затяжками. Можно себе представить, каким поэтические богатства заключены в тех стихах Владимира Радкевича, где у него не было разного рода ограничений, в том числе, по времени! Особенно, если речь идет о стихотворениях, названия которых стали названиями его поэтических сборников: «Под звездами», «Камский мост», «Равновесие»... Да и в самих таких названиях заключены, можно сказать, не просто метафоры, а мощнейшие «генераторы» метафор, распространяющие свое «силовое поле» на весь сборник и даже за его пределы.

«Нарисовать» творческий портрет Владимира Радкевича крайне трудно, почти невозможно.  Наверное, для этого необходимо самому стать немного поэтом, даже если ты совсем не поэт. И при этом не бояться сказать банальность. Поэзия Радкевича, безусловно, оригинальная и органична. Органична, как, например, Уральские горы. Едешь, скажем, по дороге Горнозаводск - Теплая Гора. То ничего не видно, то поворот, то обрыв. Где-то выбоины, где-то ремонт, а где-то и вовсе асфальта нет. Зато кругом - красота! И только лишь на границе Европа-Азия понимаешь, что, на самом деле, забрался ты уже очень высоко.

Существует, кстати, «Портрет поэта В. Радкевича» (1978), написанный известным пермским художником Евгением Широковым (вот репродукция этого портрета). Сам поэт прокомментировал его следующим четверостишием:

Е. Широкову

Одним из яростных пророков
Изобразил меня Широков.
Измазал синей, красной краской.
Я на себя смотрю с опаской.

На первый взгляд, это стихотворная «безделушка», добродушный и иронический дружеский шарж. Может быть даже, стихотворный экспромт, импровизация. Но его написал Радкевич! Если как следует приглядеться к данному стихотворения, то подробный анализ, пожалуй, легко «потянет» на «ваковскую» публикацию.

В этих четырех строчках каким-то непостижимым образом умещаются три портрета:  портрет Радкевича, написанный Широковым; стихотворный портрет Широкова, написанный Радкевичем; автопортрет самого Радкевича. При этом последний виден как бы сквозь первые два, подобно тому, как в парикмахерской мы смотрим в трельяж, чтобы увидеть, как нам подстригли затылок. Попробуем разобраться, как устроена в этом четверостишии «система зеркал».

Здесь мне придется предупредить читателей, что аналитические изыскания применительно к стихам Радкевича могут выглядеть весьма странно и даже в большей степени, чем живопись, провоцировать пародии (например: «как стая ярких вольных птичек, пересчитал меня Куличкин...» и т. д.). Тем не менее, я пойду на такой риск и попробую произвести некоторые «арифметические» подсчеты. А те, кому арифметика в поэзии не нравится, могут со спокойной совестью следующий абзац пропустить.

Первое «зеркало» - рифмы. Первая пара рифм («пророков - Широков») отвечает на вопрос «кто?», вторая («краской - с опаской») - на вопрос «как?». Второе «зеркало» - ось симметрии между второй и третьей строчкой. Вторая и третья строчки посвящены творческому процессу художника-живописца. А первая и четвертая строчка, соответственно, результату данного творческого процесса и рефлексии поэта по поводу данного результата. Данное зеркало дополнительно подчеркнуто еще и фонетическим сходством начала второй и третьей строк («Изобразил» и «Измазал» начинаются на «из», и в каждом из этих слов есть два звука «з»). Третье «зеркало» - диагональная ось симметрии от левого нижнего  до правого верхнего угла. А именно, слоги «из» (предлог «из», «изобразил», «измазал») отражаются в парах слогов «ас» и «ой», первый из которых ударный, второй безударный («красной», «краской», «с опаской»). Четвертое «зеркало» - единственная в стихотворении запятая в третьей строчке, которая является точкой симметрии. С одной стороны, эта запятая делит третью строку пополам, таким образом, что слова «синей» и «красной», будучи, вроде как, противоположными по смыслу, являются отражением друг друга. С другой стороны, эта же запятая вместе со словами «синей» и «красной» является «поляризатором», или, скажем так, «увеличительным стеклом», сквозь которое автор («Я на себя») из левого нижнего угла направо и вверх смотрит через видение художника («меня Широков») на собственно портрет («из яростных пророков»). Пятое «зеркало» касается первых четырех слогов первой и четвертой строчки соответственно, которые в некотором смысле, являются зеркальным отражением друг друга. Звук «я» в первой строчке находится в четвертом слоге, а в четвертой строчке - в первом. В третьем слоге первой и втором слоге четвертой строчки находится предлог. Слова «одним» и «себя» создают как бы объемное «стереоизображение» поэта: «одним» - через видение художника, «себя» - через собственную рефлексию Радкевича по поводу портрета.

Удивительно то, что такая сложнейшая система необычайно органична и естественна. Четверостишие легко запоминается с первого раза, и даже более того: оно как бы само «впечатывается» в память.

Поэтическая техника Радкевича доведена до такого совершенства, что ее просто не заметно. Иногда даже кажется, что стихи откуда-то появились сами, чудесным образом. Вот, еще один пример. Четверостишие о «неблагополучном» кафе нефтяников «Бригантина», опубликованное в уголке сатиры газеты «Вперед»  поселка Октябрьский, в редакции которой Владимир Радкевич работал осенью 1965 года:

На столах - закуски, вина,
Мрачен вид нетрезвых рыл,
Ох, качает «Бригантину»
Без руля и без ветрил!

Обратите внимание на ударения, знаки препинания, на характерное звучание сочетаний гласных и согласных звуков. Радкевич создает образ поселковой рюмочной с тусклым освещением, где начинается пьяная драка, валятся столы, трещат стулья, бьются стекла и трясутся стены. Одновременно он этот образ парадоксально поэтизирует, «поднимая» утилитарную «бытовуху» до изысканно-романтического образа пиратского корабля во время шторма,  с щелкающими на ветру парусами, выстрелами и криками «Кар-рамба!», «Р-рому!», «Пиастр-ры!». Наконец, поэт осуществляет еще и синтез, заключая «пиратский корабль» и «поселковую рюмочную» под властью вечного лермонтовского Демона (через цитату «без руля и без ветрил»). И (совершенно неожиданно!) такое подчеркнуто глубокомысленное философское обобщение  вдруг оказывается «плакатной» моралью сатирического четверостишия, намекая на то, как ведут себя нефтяники без должного присмотра со стороны начальства.

Объемные, многоплановые образы и тонкие лирические зарисовки; мощные многозначные метафоры и легкая, «прозрачная» лексика; отстраненный взгляд на вещи сквозь пространство и время, и личное авторское присутствие, сопереживание; высокий эмоциональный пафос и юмор, самоирония... Это далеко не полный список ярких и характерных черт, свойственных поэтическим произведениям Владимира Радкевича.

Завершая этот небольшой очерк, предлагаю вашему вниманию стихотворение с одной довольно редкой особенностью (впрочем, для Радкевича, скорее всего, не редкой):
   
Слово

А все же - что такое слово?
И есть же таинства письма,
Когда у слова просит крова
Жизнь беззащитная сама.
Не памятка, не отраженье,
Не срезы годовых колец,
А сразу - взлет и погруженье
В глубь человеческих сердец.
Бог знает, что случится
                                             с нами,
И тщетно к совести взывать,
Когда своими именами
Не будем вещи называть!

Особенность заключается в том, что в этом стихотворении содержатся сразу несколько совершенно разных стихотворений! Посмотрите на девятую строчку, включая перенос до слов «с нами» включительно. Здесь пять слов. Какое из них главное? Или, говоря «по-научному», где поставить фразовое ударение?

Давайте посмотрим, что происходит в предыдущих строчках. В первой строке  главным является «слово». Если копировать ударения с первой строки, то в 9-й главным словом станет «с нами». Во второй строке главное слово «таинства». На этом месте в девятой строчке располагается «что». Внутренняя рифма в третьей строке («слова» и «крова») как бы намекает равную важность «что» и «с нами». Четвертая строчка со словом «Жизнь» уверенно предвосхищает акцент на «Бог». Пятая и шестая строчки, с учетом внутренних рифм, трижды обращают внимание на важность слова «знает». Седьмая строчка, повторяя тире из первой строчки, очень сильно «рекламирует» запятую после «знает» и предлагает выделить «знает», «что» и «с нами». Восьмая строчка словами «В глубь» голосует так же, как и четвертая («Бог»).

Получается, что первые восемь строк создают для девятой такой контекст, когда главным может оказаться почти любое слово из пяти. Или сразу несколько из них. Плюс к тому, первые три слова девятой строки можно трактовать как идиому: «бог знает что». Можете проверить, в зависимости от ударений в девятой строке, общий смысл стихотворения будет меняться, как картинки на перекидном календарике! Вот они, кстати, и «таинства письма», и ответ на вопрос из первой строчки...

Что до последних трех строчек стихотворения, то у них, как минимум, двойная функция. С одной стороны, это несколько прямолинейный вывод (ироническая «мораль»). А с другой стороны, совсем наоборот: не вывод, а повод для того, чтобы задать вопрос из первой строчки. В итоге, стихотворение становится как бы «вещью в себе», не имеющей ни начала, ни конца.

Заканчивая этот текст (который поначалу задумывался как очень краткий), я считаю необходимым поблагодарить тех читателей, которые дочитали до этого места. Надеюсь, вам не было скучно. А если вы относитесь к тем, кто никогда раньше не слышал о Владимире Радкевиче, спешу вас обрадовать. За рамками данной публикации (но в открытом доступе) осталось еще очень много важной и интересной информации о жизни и творчестве этого  совершенно оригинального, подлинного поэта.

А самое главное, в Интернете есть его стихи.