Король Лир, ослеплённый властью, раздаёт свои владения дочерям. Как следствие, он вынужден скитаться, искать ночлег. Лир оказывается не в состоянии принять открывшуюся ему реальность и сходит с ума. Театр мало изменил ход событий. Разве что некоторые сцены в редакции Ксении Гашевой были сокращены. Финал так же трагичен: Лир погибает, не выдержав свалившихся на него испытаний.

 Конечно, толкование Лира как безумного слепца вряд ли кого-то сейчас удивит. Однако в стенах Пермского кукольного театра оно обрело новые оттенки. В роли короля Лира - художественный руководитель театра постановщик спектакля Игорь Тернавский. Не правда ли, исполнение им заглавной роли смотрится весьма символично? Далеко не все знают, что эту роль готовил ещё один замечательный актёр, Владимир Морозов, не так давно ушедший из жизни. Другими словами, постановщик, можно сказать, оказался в безвыходном положении... Думаю, что режиссёр-актёр Игорь Тернавский вполне осознает уязвимость своего положения. Первое, что бросается в глаза на сцене - это человеческая беззащитность его Лира. Король Лир и его верный шут - Мария Гладких - единственные роли, которые от начала и до конца сыграны без кукол. Лир не может скрыться за маской, он кажется по-детски беззащитным (даже в образе самодура) и вызывает жалость.

Исполнители остальных ролей прячутся за высокие, в человеческий рост куклы, которые были очень интересно придуманы художником Аллой Гониодской и исполнены в мастерской А. Гончаровой (Санкт-Петербург) совместно с мастерскими театра. Но во время некоторых монологов артистам дозволялось открыть свой облик зрителю, и образы персонажей как бы раздваивались. Вряд ли такое раздвоение было случайным. Так подчёркивалось лицемерие многих персонажей шекспировской трагедии, их двуличное существование, в отличие от «безмасочного» Лира-Тернавского.

Трагическая беззащитность короля ощущается даже тогда, когда он самонадеянно раздаёт владения (куски длинной мантии) дочерям, восседая на высоченном троне. Зритель уже знает дальнейшие события. Высота трона только лишь усиливает тревожное предчувствие краха правителя. И сценография Аллы Гониодской, и музыкальное оформление Владимира Друзьякина, и световое решение Романа Головлёва работают на создание атмосферы тревоги и безысходности. Туман на сцене создаёт ощущение зыбкости происходящего, а обилие красного света напоминает зрителю о крови, которая скоро должна пролиться.

В целом многие изобразительные образы спектакля выразительны. Такова анимация Нелли Гониодской, помогающая нам быстро перенестись с одного места на другое, создающая атмосферу спектакля. Такова металлическая решётка, напоминающая ограду замка, и передвижные ворота, которые в разных сценах становятся то темницей, то королевским двором, то бесконечными коридорами дворца. Эффектны и выразительны куклы. Особенно интересна интерпретация Гонерильи в исполнении Нины Павловой и Реганы - Елены Хазановой: лица их манекенов сухие и зловещие, а головные уборы по форме напоминают рога. Можно даже сказать, что это лица старух. Нина Павлова озвучивает свою героиню хриплым голосом, благодаря чему ее Гонерилья ещё более напоминает ведьму.

Конечно, каждая сыгранная роль заслуживает внимания, но наиболее запомнились роли Эдмонда - Андрея Долгих, Корделии - Ларисы Нагогиной, Гонерильи - Нина Павлова. Безудержная наглость и амбициозность Эдмонда как нельзя лучше сочетается с крепким телосложением актёра и его резким, отрывистым и хрипловатым голосом. Голос Корделии - это голос ребёнка.

Мы знаем, истинный «кукловод» у Шекспира - человеческие страсти и пороки. В этом смысле Лир, ослеплённый властью (вот его порок), сначала сбрасывает с себя великолепную корону. Потом, прогнанный дочерьми, он остаётся и без своего пышного парика. В конце спектакля предстаёт обезумевшим и поседевшим стариком. Копна седых волос - символ сумасшествия - исчезает с головы Лира лишь тогда, когда у него открываются глаза на правду. Интересен ход режиссёра в финале: Лир сдёргивает с кукол головы. Возможно, это и означает полное освобождение короля от собственных иллюзий и страстей.

В этом спектакле по известнейшей и сложнейшей пьесе многое продумано и многое наполнено смыслом. Однако несколько пафосной и даже неуместной показалась песня Фрэнка Синатры «The world we knew» («Мир, который мы знали») в финале спектакля. Слишком она сентиментальна и не подходит под общий мрачный тон постановки.

Но с другой стороны, может, это выражение ностальгии по неким золотым временам, когда моральные, семейные принципы были более стабильны? Иначе, зачем мы слышим слова: «Снова и снова я оглядываюсь на мир, который мы знали... И казалось, что солнце и луна нам принадлежат»...