Автор пьесы - Том Стоппард, современный деятель театра и кино, прославившийся пьесой «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», сделанной как авторская интерпретация шекспировского «Гамлета». Постановщиком стал Майкл Хант, режиссер «Фиделио», оперного спектакля, поставленного в прошлом сезоне в натуральных интерьерах «Перми-36», бывшей политзоны, а ныне музея политических репрессий. Композитор - Андре Превин.

Сразу огорчу любителей чистого искусства, которые могут подумать, исходя из трудно запоминающегося названия, что речь идет об отвлеченных материях. Нет, ребята, Майкл Хант верен себе: он по-прежнему борется за свободу граждан всего мира от тирании с помощью российской «пяди земли». Если взять перевод пьесы, сделанный не Сергеем Островским (пермский вариант),а Ольгой Варшавер, у нее пьеса называется просто и выразительно: «До-ре-ми-фа-соль-ля - си - Ты свободы попроси». Дело происходит в России, и речь идет о двух пациентах психушки, один из которых... Вы догадались? Да, наш диссидент! А второй - он верит, что руководит симфоническим оркестром.

Майкл Хант вместе с художником Элисоном Нолдером выстроили, как им кажется, ужасающее условное пространство дурдома: серые огромные стены, окна, закрытые кирпичной кладкой, тьма в палатах - камерах заключения, скелет в кабинете врача. Действие на сцене начинается при свете в зрительном зале, означая, что сцена и зал - одно целое, психически неадекватная Россия. Самый страшный человек по замыслу автора - главный кэгэбист, который за всеми бдит, как Бог, невидимо, сверху. В нужный момент его осторожно спускают на веревках в кабинет врача, как дорогую куклу. Когда диссидента освободят, актер по указке режиссера застынет на пару минут с мальчиком - сыном героя - в раме вдруг открывшегося и подсвеченного прожектором окна («темницы рухнут, и свобода нас примет радостно у входа»)... А сам врач, медсестры, которые, словно вампирши, прокусывали руки музыкантов (те, слабонервные, падали замертво), и «красная» учительница - Мария Полыгалова (с коммунистическим сознанием в словах и в красных чулках и туфлях) - все они, «сторонники режима», облачатся в финале в серую больничную одежду психов и сядут в ванны, которые тут же вынесут для них на сцену в неимоверно большом количестве.

Можно продолжать рассказывать об изобретениях режиссера, но думаю, что и сказанного достаточно, чтобы понять: было не страшно. Нам преподнесли большую «развесистую клюкву» об одном из трагедийных моментов истории России.

В этой «клюкве», по правде сказать, порой проблескивал юмор театра абсурда, рожденный общением актеров друг с другом и музыкой спектакля. Творческим мотором на сцене стал Михаил Чуднов в роли шизофреника Иванова, постоянно воображающего себя руководителем оркестра. В общем-то, Чуднов играл почти нормального творческого человека, одержимого любимым делом. Он верил, что в каждом человеке живет музыка, что каждый обязательно играет, должен играть на каком-либо инструменте. Тоска его героя по музыкальной душе и по слаженной гармоничной музыке - что в этом ненормального? Чуднов упорно добавлял в свою роль порцию одухотворенного проживания человеком отпущенного судьбой времени, особенно в эпизодах, когда он якобы дирижировал оркестром. Его герой почти не расставался с музыкальным треугольником, он прислушивался к его звучанию всей душой, что заставляло и нас, зрителей сосредоточиться. И вдруг мы слышали тогда скорбный маленький колокольный звон. По ком звонил его колокол?

Врач в исполнении Олега Выходова был узнаваемым вариантом врача из чеховской «Палаты № 6». Он был уверен, что шизофреник - музыкальный гений, он сам обожал скрипку, и поэтому пристроил ее в надежное место - под челюсть скелету. А как он общался со своими пациентами, особенно в диссидентом Ивановым! Это был абсолютно русский подтекст: человек понимал абсурдность своих профессиональных действий, он сочувствовал подопечным, но при этом оставался винтиком системы, он служил Полковнику. За короткое время артист успевал создать в этой роли трагикомический образ служителя и жертвы режима.

Труднее всего пришлось в спектакле исполнителю роли диссидента Вячеславу Чуистову. Драматург дал ему вместо драматургического публицистический текст с обличениями репрессий, отстаиванием свободы слова. Даже с сыном по-человечески его персонаж не особо говорил. Возможно, зарубежного зрителя такое решение образа персонажа заражает гражданскими эмоциями. Но мы прошли этап подобного «публицистического театра», запечатленный в речах фонвизинского Стародума, грибоедовского Чацкого, героев советских производственных и перестроечных пьес. А вот когда диссидент стал «выражаться» стихами, он стал интереснее.

Одно из главных действующих лиц в спектакле - оркестр под управлением Татьяны Виноградовой. Оркестр с набором классических инструментов был одет в костюмы со сдвигом в эпоху классицизма и в состояние шизофрении одновременно. Он расположился посреди сцены, как бы заполняя собою ядро пространства. Ноты звучали чисто, но музыка была больной. Надрывность струнных, угрозы ударных, неестественно визжащий голос флейты - все ассоциировалось с взвинченными нервами и мозгами. Тема исчезновения человеческого в человеке заглушала в спектакле тему одухотворенного противостояния тирании...

...За три часа до театрального спектакля в Пермском государственном институте искусства и культуры прошла встреча студентов и педагогов с председателем комитета по культуре Государственной Думы господином Ивлиевым. Он говорил о необходимости патриотического воспитания молодежи, поддержке культурного и исторического наследия России, развитии национального народного искусства.

Показанный нам спектакль такой концепции никак не соответствует. Это типичный западноевропейский взгляд на Россию как пример несвободы, разрушения человека и человеческих отношений...

Да что это я? О чем? Ведь на самом деле нельзя же воспринимать всю эту ненаучную фантастику всерьез.