Продолжение. Начало:

Начало:
Литературный «Диван» Федора Вострикова 

«Диван» Федора Вострикова. Литобъединение

ЧТОБЫ ВСТУПИТЬ В СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ, сначала каждому автору надо пройти Литкружок. Чтобы можно было увидеть, есть ли у него творческий рост. А постарше - уже Литературное объединение. Чтобы туда попасть - нужна рекомендация от руководителя кружка. Литературным кружком Лепин руководил Иван, и Михаил Смородинов потом руководил. Литобъединением руководил Николай Федорович Домовитов.

Руководитель Литкружка говорит руководителю Литобъединения:

- У меня такие-то ребята уже доросли до вашего.

А там говорят:

- Давай.

А в Литобъединении, если ты уже всех «завалил стихами», то говорят:

- Давай, иди уже в Союз.

Кто в Литобъединении или в Литкружке что-то написал и хочет, чтоб его обсудили, то говорит:

- Я хочу обсудиться.

Его стихи размножаются, раздаются всем. И обязательно дают объявление в газету:

«СОСТОИТСЯ ОБСУЖДЕНИЕ
МОЛОДОГО ПОЭТА ...»

Если на обсуждении большинство положительно говорят... Договоренность была с газетчиками, и пишут: «Сегодня обсудили Геннадия Краснослободцева. Признали стихи достойными печати. Рекомендуем такие-то стихи». И дальше публиковали в газете.

То же касалось прозы. Если рассказы, то обсуждалось два-три. Если повесть - отрывок.

Демократично было! Сейчас ведь любой: заплатил деньги - тебя печатают, денег нет - никому ты не нужен.

Если ты уже обсуждался, уже ты на слуху у писателей, когда уже рукопись на издании на книгу, - то уже собираются и от Союза писателей. Споры там, выступления: «пущать» или «не пущать». Я проходил эти все головомойки. Сидишь, пот с тебя градом льет. Я считаю, что это самое демократичное было. Конечно были «любимчики», но не в таком количестве...

И если твою рукопись обсуждают, ты можешь пригласить писателей, которых желаешь сам. Которым доверяешь, чтобы они сказали какие-то слова. Кабинет Селянкина полный был, стулья заносили еще. И ты сидишь слушаешь - «туда» или «сюда».

Я, помню, приглашал Радкевича, Решетова. Решетов однажды не смог приехать из Березников. Но он прислал свое резюме, свое отношение. А потом, к этой книге он написал предисловие.

***

г. Пермь
ул К. Маркса, 30
Пермское книжное
издательство
Лепину
Ивану Захаровичу

Березники,
пр. Ленина, 8 - 4
Решетов

Отзыв о сборнике стихов Ф. Вострикова
«Теплые росы»

Я был одним из рецензентов первого варианта сборника (тогда он назывался «Шагаю на зеленый свет»), и прочитав новый вариант рукописи с удовлетворением отмечаю, что автор учел все замечания, что рукопись стала вполне пригодной для печати.

Убежден, что «Теплые росы» Федора Вострикова найдут своего благодарного читателя. Сборник «Теплые росы» напоминает простого доброго русского человека, который никогда не покинет тебя в беде, не обидит грубым словом.

Мягкость, человечность, народность стихов Вострикова, его пейзажи, то по-пластовски яркие, то графически-четкие, или дымчато-нежные, русские характеры, не придуманные, не вычитанные - все это будет дорого многим любителям поэзии.

Очень хотелось бы, чтобы «Теплые росы» вышли в свет поскорее.

А. Решетов

10/12-81 г.

***

К тому времени у Федора Вострикова уже был издан первый персональный сборник «Отцовское поле». Он вышел в свет в 1979 году. Сейчас, оглядываясь на четыре десятилетия назад, легко констатировать, что «Отцовское поле» - это маленький шедевр. Многие, если не все, стихи из этого сборника стали, с одной стороны, «визитными карточками» Федора Вострикова, а с другой стороны, отправными точками, «исходными пунктами» его творческих интересов. Тридцать одна поэтическая миниатюра уместилась на тридцати восьми страницах: легко убедиться, что поэзия и в самом деле позволяет сказать очень многое очень кратко.

Открывается «Отцовское поле» теперь уже широко известным стихотворением «Мой отец хлебороб-землепашец...». Это и «эпиграф», и «лирический манифест», который как бы «представляет» автора и задает тон всей книге. И сразу после него: «Клубника в буйном травостое // И даль в березовом дыму...». В этом, втором стихотворении сборника уже заметен особый, индивидуальный «кинематографический взгляд» поэта. Всего лишь в двух строчках «пушкинского» четырехстопника мы видим и близкую мелкую деталь («клубника»), и средний план («в буйном травостое»), и сразу же линию горизонта («и даль в березовом дыму»). Миниатюра того же плана завершает сборник (образуя «арку» и помещая остальные стихи как бы внутрь светлого, гармоничного российского пейзажа):

Вокруг хлеба
                     да луговины
Вихрятся сочною травой.
У деревень стоят овины
И синь висит над головой.
Пастух, пропахший молочаем,
Заснул за речкой у ольхи...
Я рад, что здесь берут начало
Моя любовь,
                      мои стихи.

Такая «кинематографичность» получит огромное, разнообразное развитие в последующем творчестве Федора Вострикова. Он обогатит ее многими деталями, тонкими нюансами. Всегда оставаясь самим собой, один и тот же пейзаж он сможет показывать как бы «разными глазами»: через «лирическое отождествление» как бы «есенинского» типа, через «обостренное зрение» как бы «набоковской» отстраненности, через как бы «тютчевскую» эмоцию «философского переживания». Таких «светофильтров» у Федора Вострикова с годами будет становиться все больше и больше, они будут представлены как по-отдельности, так и в различных комбинациях. Откроем наугад сборник 2011-го года «У природы жить учусь». Вот два примера:

1.
Тополиный питомник. Река.
Суетятся в реке облака.
Берег занят посёлком Ежи,
Где на крышах клубятся стрижи.
Будит трактором мир Летинец,
Главных дел землепашеских спец.
А пастух-анекдотчик Егор
Метит стадом полынный простор,
Где живёт, как река и жнивьё,
Конопатое детство моё!

2.
Село угомонилось. Сгинул ветер.
Раскинул вечер звёздные крыла.
В пространство сено дышит из повети
Лугами незабытого тепла.
Ботвой усопшей тянет с огорода.
Казалось бы смиренье и покой! -
Но в этот миг премудрая природа
Века сближает пушкинской строкой.

Даже одно только это - богатство, разнообразие поэтической техники в стихах о природе, незаметное внешне, но ярко, непосредственно переживаемое читателем, - говорит о том, что перед нами действительно ученик Владимира Радкевича, продолжатель традиций русской классической поэзии.

А ведь уже в «Отцовском поле» у Федора Вострикова есть и совершенно иные темы, которые тоже получили развитие в его творчестве: стихи о деревне, о детстве, о семье, о войне, стихи-посвящения, гражданская лирика... Может показаться, что «тем и жанров» в этой маленькой книге даже больше, чем собственно стихотворений.

«Отцовское поле» было издано в серии «Восхождение», где было пять небольших поэтических книг, объединенных одной суперобложкой. Сборник Федора Вострикова открывал серию, а вслед за ним шли «Живая вода» Александра Гребенкина, «Огневушка» Нины Субботиной, «Берега» Нины Чернец и «Сибирский тракт» Натальи Чебыкиной. Такие издания назывались «кассетными книгами». И стоили они, кстати, совсем не дорого. Например, «Отцовское поле» оценивалось в 10 копеек (цена буханки черного хлеба в советское время), а вся «кассета» - в 50 копеек.

«Теплые росы» должны были стать вторым персональным сборником Федора Вострикова, изданным уже не в составе «кассеты», а отдельной, «полноценной» поэтической книгой. Заседание в Союзе писателей прошло благополучно, и «Теплые росы» получили рекомендацию к изданию. Но...

Иван Гурин, друг и биограф поэта: «Федор испытал немало трудностей при публикации первых книг. Его рукописи отсылались из издательства рецензентам с буквой «З» - что означало: зарубить. У издателей и рецензентов, как и у врачей, имеются свои тайные знаки. Многие поэты, занимавшиеся с ним в литературном объединении при писательской организации, не выдерживали травли. Одни уехали из Перми, другие наложили на себя руки, третьи отошли от литобъединения. Трагически сложились судьбы у Алексея Молчанова, Валерия Бояршинова, Павла Куляшова, Бориса Бурылова, Геннадия Краснослободцева, Нины Чернец, Натальи Чебыкиной... Федор Востриков благодаря поддержке Владимира Радкевича не уехал из Перми, выжил в литературе».

Вместо отдельной книги «Теплые росы», в 1984-м году издательство «обрадовало» Федора Вострикова еще одной «кассетной» книжечкой под названием «Прикосновение» (под общей суперобложкой «Поэтическая кассета „Разбег"»). «Прикосновение» включало 23 стихотворения, из которых 8 было перепечатано из сборника «Отцовское поле». Если предположить, что какой-нибудь «гипотетический» читатель следил бы за творчеством поэта только по персональным сборникам, то после несложных вычислений он мог бы предположить, что Федор Востриков создает в среднем за год всего лишь 3 (три) достойных публикации стихотворения. А ведь члены Союза писателей СССР считались профессиональными литераторами и имели право не работать на другой работе. Нужен ли в Союзе писателей поэт, который пишет по три стихотворения в год? Ответ очевиден.

Кроме того, из восьми стихотворений, взятых из «Отцовского поля», шесть было перепечатано с исправлениями. В четырех стихотворениях была убрана или изменена разбивка «лесенкой», в одном стихотворении запятая заменила точку с запятой.

В трех стихотворениях были изменены слова.

Стихотворение «День».
«Отцовское поле»: «День как день: пропахший летом, // Белят небо облака...».
«Прикосновение»: «День пришел, пропахший летом. // Белят небо облака...».

Стихотворение «Дом».
«Отцовское поле»: «Старый дом. / Открыты двери, ставни, / Но в дороге помнил я о нем...»; «Здесь мой дом, здесь Родина моя!».
«Прикосновение»: «Старый дом. / Давно забиты ставни, / Но в дорогах помнил я о нем...»; «Здесь мой дом, здесь родина моя!».

Подверглось правке и стихотворение «Отцу». В сборнике «Отцовское поле» оно напечатано так:

Говорю отцу:
                      «Уедем в город!
Купим дом,
                  соседи ведь смогли...»
Глянет на меня отец
                                   с укором
И в ответ:
                «А как же без земли?!»
И большие жилистые руки
Уберет с коленей
                              и замрет.
Видно, дума тяжкая,
                                  как мука,
Все ему покоя не дает.
Молча смотрит в дали полевые,
Будто бы боится позабыть
И в копешках травы луговые,
И подсолнух возле городьбы.
За мостом -
                   погост на взгорье светлом.
Там - отца ровесники лежат.
А в седой степи гуляют ветры
Всех его шестидесяти жатв.
И плывут раскачисто
                                    с покоса
Мужики на кряжистых возах.
И влажнеют,
                    словно листья в росах,
Добрые отцовские глаза.

В «Прикосновении» убрана вся разбивка «лесенкой» (кроме переносов после «За мостом -» и после «И влажнеют»). Вместо «Молча смотрит в дали полевые» стало «Молча смотрит в дали вековые». А вместо «И плывут раскачисто с покоса» появилось «И плывут с веселого покоса».

***

Я УЗНАЛ ОБ ЭТОМ, только когда книга вышла. Мы ждали, что напечатают «Теплые росы», а тут такое... «Прикосновение» - это не мое название, все правки тоже не мои. «С веселого покоса». Да я и не мог так написать! Я же знаю, что такое косить, после этого - вообще без сил останешься, это же «еле Калина бредет», у Некрасова. Вот после жатвы, когда урожай собрали, - тогда да! Там собирались, стол накрывали, и там было веселье. А после покоса, когда мужики только что последние силы земле отдали... какое веселье?

Я, когда ездил на родину в Самарскую область и односельчанам дарил эту книгу, всё исправлял ручкой. А в одной книге забыл. И вот мужик, которому я её подарил, а у него от работы одни только жилы остались, подходит ко мне и говорит:

- У тебя что с мозгами?! Забыл, как косил?! Да тебя бы за это...

В издательстве хотели «переиграть» и меня «заткнуть»: «нет такого поэта». Тайно послали это «Прикосновение» в Москву от издательства на рецензию, «на зарубон». Мне бы не хотелось называть фамилии, я их всех давно простил. Но, в общем, у них была такая возможность, самостоятельно послать на рецензию непосредственно от издательства к издательству.

Владимир Ильич Радкевич узнал об этом, когда на книгу уже пришла рецензия. Из Москвы сообщили? Вряд ли. Скорее всего, из Перми. У него же было много знакомых в издательстве. Наверное, кто-то Радкевичу сказал.

Мы ведь ждали «Теплые росы». Радкевич у меня спрашивает:

- Как там твоя книга?

Я рассказал. Он говорит:

- Это твои исправления?

- Нет. Я же вообще ничего не знал.

- Пошли в издательство.

И вот шум-то был: Радкевич разнес там издательские «дела», когда выяснилось, что писали букву «З». Радкевич, когда узнал, то все разоблачилось. И неспроста! Такой там сыр-бор разгорелся. Заходим в издательство, к редакторам в кабинет. Радкевич - открытым текстом:

- Ты что, за дураков нас считаешь?!

- Владимир Ильич, может, я пойду? - говорю.

- Нет, - говорит, - слушай, что я сейчас им скажу!..

Они хотели Радкевича перехитрить (я ведь был его учеником). Просто не знали, что такая дружба была, думали, что это «так», «несерьезно». И тем более: я, видишь, приезжий...

И вот после этого случая, году уже в 1986-м или в 1987-м, и произошел тот самый разговор. Радкевич, видимо, уже чувствовал, что скоро уйдет, и сказал:

- Леша! Если со мной что-то случится - Федю не бросай: а то они его загрызут.

Решетов молча принял это, не сказал ничего. Радкевича он уважал очень, ценил его за эталон совести и правды. Говорил мне:

- Ничего, старик, прорвемся, - и жмет мне руку.

В те годы я стремительно «набирал вес», в 1986-м мою подборку издали в коллективном сборнике в Москве, в издательстве «Молодая гвардия». А это уже, считай, «одной ногой» в Союзе.

И вот в такой вот момент, 7 июня 1987-го года уходит Владимир Ильич Радкевич. Можешь представить себе моё состояние!

Первое время мы ходили на могилу Радкевича на Южное кладбище каждые две недели. Бывало, задерживались до вечера, ночевали у меня (я жил тогда на Чернышевского).

На сороковины Лев Иванович Давыдычев сразу предложил всё провести у него:

- Зоя Ивановна, наверное, ничего сделать не сможет. Давайте у нас, Надежда Яковлевна, - говорит, - подготовит всё.

Радкевич с Зоей Ивановной жили на третьем этаже, а Давыдычев с Надеждой Яковлевной в том же подъезде на четвертом. На сорок дней сохранились фотографии, там были приглашены только самые близкие люди.

Несколько лет я собирался уезжать из Перми, но отъезд все откладывался из-за каких-то обстоятельств. Однажды, при сборе бумаг, мне попалось письмо от Евгения Андреевича Пермяка, которое он прислал еще в 1980-м. Я его не показывал, потому что Пермяк написал на конверте «поэту Федору Вострикову». А называть себя поэтом, если ты не член Союза, - это было нельзя. Радкевичу, тогда еще, показал (он и Пермяк прекрасно знали друг друга):

- А, Женечка! Ну, хорошо, - говорит.

Дай, сейчас думаю, покажу это письмо Алексею Леонидовичу Решетову: что он скажет? Решетов взял письмо, закурил. Прочитал.

- Какого хрена ты молчал столько лет?!

- Леонидыч, ты же сам видишь, почему, - говорю.

- Пошли к Николаю Николаевичу Вагнеру, сейчас же! - и сразу костюмчик стал надевать. Костюм Решетов носил редко, только в особых случаях. Он любил ходить в свитере. Как, например, на известной фотографии, про которую он говорил: «Здесь я похож на Михаила Светлова».

Приходим в Союз. Вагнер прочитал, говорит:

- Федя... Федюша! Что же ты молчал? Это же ведь совершенно меняет дело! Садись, будем звонить в Москву, Старшинову.

Звоним, Николай Константинович Старшинов говорит:

- Надо срочно вторую книгу, и побыстрей, повесомей.

И после этого Николай Николаевич Вагнер позвонил в наше пермское издательство. Там говорят:

- Планы готовы, уже изменений никаких быть не может.

Тогда Вагнер - нашему бухгалтеру:

- Раечка! Обзвони всех членов Союза. Надо срочно собрание собрать, серьезный вопрос решать.

***

ул. Чернышевского 1, кв. 91

Федору Вострикову

от Евг. Пермяка

Пишу на «гербленой» и «факсимилерованной» бумаге. На простой - нельзя.

Очень хорошие, ароматичные стихи я прочитал в сегодняшней ЗВЕЗДЕ. Заверстали их плохо, но...

Но хорошее не меркнет рядом с зазывным, рекламным приглашением в цирк... Так что, поздравляю с великолепной лирической подборкой.

Если есть новая книга стихов - пришлите. Обязательно напишу хорошую /в смысле похвальную/ рецензию. Нет - будем подождать....

В Звезде редко появляются впечатляющие стихи, как и в «ВП»

Вы абсолютный кандидат в члены СП!

Самого доброго!

3 марта 80 ЕвгПермяк

«Блеск!

Евг П.»

Федор Востриков
из поэтической тетради

Родник

Воду приношу из родника,
Что на дне глубокого оврага
Под замшелой скрюченной корягой,
В зарослях густого тальника.
Не вблизи родник, не на виду -
За версту от нашего селенья.
Я к нему не ради развлеченья
И не ради прихоти иду.
В роднике вода - всех вод светлей,
Воду приношу я для детей.
Чтоб они почувствовать смогли
Раньше времени и раньше срока,
Что в воде студеной запах сока
Дорогой отеческой земли.

Косули

Из дубняка косули вышли,
Где я стоял невдалеке.
И не спеша, почти неслышно,
Спустились тропкою к реке.
Потом застыли на мгновенье,
Не доверяя тишине.
Но лес молчал как откровенье,
Молчали птицы в вышине.
Когда уверовали сами,
что никакой не быть беде,
От трав зелеными губами,
Припали с жадностью к воде.
Волна качала отраженье,
Смолкая гладью у куста.
И не кончалось удивленье,
И продолжалась красота.

x x x

Разыгравшись на белом просторе,
Освистала метель тишину.
Понасыпала снежные горы,
Схоронила в сугробах луну.
Но по-прежнему кружится бойко...
Так и кажется где-то у вех
Колокольчиком пушкинской тройки
Все звенит девятнадцатый век.

***

При внимательном чтении, в этих стихах Федора Вострикова можно обнаружить любопытные детали. Например, что последние три строки стихотворения «Разыгравшись на белом просторе...» меняют его смысл, который, вроде бы, к пятой строке уже полностью «сложился». А написанное «бытовыми», почти «утилитарными» словами стихотворение «Родник» - это замаскированный сонет (желающие могут проверить: многие структурные признаки здесь вполне соблюдены). Понятно, что тот, кто может так мыслить, так писать - это, конечно, не просто «автор», а именно поэт.

***

В МОСКВУ ОТОСЛАНА БЫЛА книжечка «Отцовское поле». Там сказали, надо покрупнее, потолще, что ли. Посолиднее. Ее не зарубили, но... мало. Надо чтобы две книжки. И позвонили Николаю Николаевичу Вагнеру. Он мне говорит:

- Федор, вот такое дело.

В Москве ждали следующую книжку. И вот тут я не знаю: успел ли Радкевич сказать Старшинову, что «Прикосновение» отослали «на убой»? Думаю, что, наверное, все-таки успел. Потому что Николай Константинович сразу сказал, что надо именно большую книжку, весомую.

Николай Николаевич Вагнер собирает собрание, говорит:

- Федору срочно книгу надо, затребовала Москва. Издатели сказали, что все занято. В плане не протолкнуться. Что делать? Давайте решать.

Была тишина. Встает Решетов. Говорит:

- А что тут думать и гадать? Я уже издавался много, и я свободно отдаю свое место. Пусть в издательстве вместо меня Федора издадут.

Вот я говорил это, когда фильм про Решетова делали. Потому что доброта, совестливость - редкое качество. Это же Поступок! Для пишущих - это почти «скажешь: так не бывает». Свое место отдать в плане издательском! Тогда ж гонорары платили приличные. И они же все были члены Союза - это тем более. Например, если мы с Литобъединения выступаем на радио, и то, бывало, рублей по пятнадцать получим. А наш руководитель, Николай Федорович Домовитов, как член Союза, - рублей тридцать. Миша Левин на радио как-то увидел ведомость, у меня спрашивает (тогда я уже в Союзе был):

- Откуда у вас такие суммы? Я, - говорит, - тут работаю, и то у меня меньше выходит.

Ну вот, Решетов сказал:

- Я отдаю Федору место.

Сначала тишина была. Потом бурные аплодисменты. И после этого Вагнер говорит:

- Ну ты, Леша, даешь... Леша,спасибо тебе.

И Домовитов заулыбался. Вагнер говорит:

- Но тут вот еще одна заковыка есть. Ему надо срочно высылать рукопись, а это значит, надо предисловие написать к рукописи.

И тут опять Решетов:

- А что тут опять? Я Федору писал до этого, в газетах публикации есть. Я свободно могу сделать небольшое предисловие.

Вагнер говорит:

- Леша, ведь надо срочно, быстро.

- Ну что, завтра пусть приходит, я сделаю.

Я что-то не поверил, честное слово. Ну это ж невозможно. Не прихожу день, два в Союз. Телефона-то у меня тогда не было домашнего. И Вагнер «гонца послал» (у нас секретарша была, красавица Таня):

- Срочно доставить Федора на ковер!

Прихожу. Николай Николаевич:

- Какого хрена?! Ты куда делся?!!

- Да, Решетов, наверное, пошутил.

- Готово все!!! Иди к Решетову.

И вот - это Предисловие к Теплым Росам. И - прямо в издательство, и пошло в набор. С «издателями» у меня было уже «вот так». Но тогда уже и другие типографии появляться стали. В одной из них и напечатали «Теплые росы». И по этой-то книге с предисловием Решетова меня принимали в Москве.

***

Сотворение доброго мира

Корневая, кровная связь с родной землёй, не понаслышке узнанные радости, беды и заботы русского народа - такова суть дарования Фёдора Вострикова.

Судите сами:

Мой отец - хлебороб-землепашец.
Мы во всем повторяем отца,
И в роду нестареющем нашем
Землепашцам не будет конца.
Мы горды этой верой по праву,
Нас нельзя оторвать от земли.
В эту землю вросли мы, как травы,
Даже глубже - сердцами вросли!

Этого пермского поэта никогда не тянуло в стан модных авангардистов, сверхметафористов, эстрадных шаманов. Никогда не щеголял он и вторичным книжным интеллектом. Пусть и заземлённое - но своё, не заёмное слово! Зато «каждой ветке, бабочке, травинке, каждому знакомому лицу» искренне радуется он. «Боже мой, по траве я иду!» - восторженно восклицает он в другом стихотворении. Но ни на мгновение не забывает поэт «горючую историю» Родины, когда «обугленные корчились хлеба», когда его сверстники-малолетки «подставляли худючие плечи под гробы, под столбы, под мешки». «Война убила сыновей, убила нерожденных внуков»... Не помнишь обо всем этом - что может быть ещё пагубнее для чистой человеческой души? Но нет же!

Никто из нас вовек не позабыл,
Как пахнут материнские ладони,
Как тополя у дедовских могил
Стоят и стынут в дремлющем поклоне...

Читая Вострикова, я думал, чем же милее мне традиционная поэзия, которую многие путают с банальностью, милее «новых волн» и «ракурсов», «преломлений», требующих «особой перестройки читателя», я случайно натолкнулся на удивительно мудрые размышления Осипа Мандельштама. Ещё в 22-м году он писал:

«Молодые московские дикари открыли ещё одну Америку - метафору, простодушно смешали её с образом и обогатили нашу литературу целым выводком ненужных растерзанных метафорических уподоблений».

Востриков остался верен извечной образной поэзии. С первого прочтения запоминаются его по-детски бесхитростные и точные образы, просто сравнения: и косули с зелёными от травы губами, и, похожая на розового утенка тень облака, и «девичник подталых берёз», и «силуэт костлявого колодца», и «грибы, подобные крепким бочонкам», и «щучьи травы», обжигающие огнем коленки ребятишек. Иногда это скрупулёзные детали, подробности обыденной жизни, например, шипящая сковорода с оладьями. Иногда щедрая по-русски хмельная живопись медовыми красками:

И плывут раскачисто с покоса
Мужики на кряжистых возах.
И влажнеют, словно листья в росах,
Добрые отцовские глаза.

Но есть строки, продиктованные таким состраданьем к землякам-кормильцам, что буквально на разрыв испытывают читательское сердце! «Спина, как серп, у бабы Катерины...» По-моему, одной такой строчки достаточно для прекрасного стихотворения. Дорогого она стоит.

Создавая свои стихи, свой добрый мир, Фёдор Востриков, как он сам говорит в одном из стихотворений, «не гонялся по свету за славой». Он всегда старался дать всем надежду и утешение. «На нас глядят доверчивые дети», - как же нам остаться равнодушными к судьбе полузагубленного мира? Как же нам жить бестревожно? Пишущий «Просто, естественно, по-человечески», Фёдор Востриков давно достоин пристального читательского внимания.

АЛЕКСЕЙ РЕШЕТОВ
поэт, член Союза писателей СССР

***

КРОМЕ ИЗДАННОЙ КНИГИ, необходимы были три рекомендации для приема в Союз писателей СССР.

- К кому бы хотел обратиться, Федор? - спрашивает Николай Николаевич Вагнер.

Я говорю:

- Решетов, Домовитов.

А Решетов подсказал:

- Витька Болотов может.

А Болотов, он же ведь в Березниках жил одно время. И я обратился к Виктору Мартыновичу. И Виктор Мартыновыч принял это:

- Сделаем, Федор.

И вот, полный комплект, три человека.

Здесь в Союз меня приняли в 1991-м. Но эти решения утверждает Москва. Всю документацию отсылают туда. И там, смотри: независимое жюри. В Москву отправили и «Теплые росы». И все время на проводе был Николай Константинович Старшинов. Это было уже в 1993-м году, потому что очередность была огромная. Старшинов говорил:

- Очередь огромная, постараемся протолкнуть быстрей.

Я приду в Союз, и Николай Николаевич Вагнер:

- Давай, сейчас при тебе будем звонить. Сейчас с Колей поговорим.

Я уже встречался со Старшиновым, когда еще ездил от Радкевича. Доброе отношение было. В Москву мог ехать председатель Союза Пермского, но Старшинов говорит:

- Ну, если ты очень уж занят, мы тут сами разберемся. Тем более, что Решетов вступление написал. Тем более, что такие представительные, уважаемые, талантливые писатели ему рекомендации дают. В общем, - говорит Старшинов, - рекомендаторы профессиональные, талантливые люди, мы им полностью доверяем.

А с Домовитовым они были приятели, вместе Литинститут заканчивали, войну прошли.

И Николай Николаевич говорит:

- Ну, а что затяжка?

- Ну, может весна, потянулись все на дачу. Осенью съедутся после дач. Соберутся в сентябре. Там и поговорим. Дай трубку Федору... Ну ты что? - говорит, - не волнуйся. Все сделаем так, как надо. Ладно, - говорит, - на связи. Потом еще поговорим.

Я с ним встречался в Москве, да. Когда от Радкевича еще передавал книжечки такие, миниатюры. Там выходило - и Юрия Маркова, и Евгений Пермяк «Дедушкина копилка»... Я ехал в Москву, и Радкевич просил передать:

- Это Сереже Михалкову, это Юле Друниной, это Коле Старшинову, - и так далее.

«Ставка» была в «Новом мире». Я там сидел, и в определенный момент приходили все... И, Михалков Сергей Владимирович, помню, как он кофе там бразильское попивал. Ну, Домовитов Михалкова прекрасно знал (они как-то «гудели» у нас там, в Усть-Качке), как и Старшинова, и Доризо.

И, самое смешное, что сентябрь подошел, и я:

- Что такое? Николай Николаевич, никто не звонил?

В сентябре:

- Не приехал еще с дачи Старшинов.

Сентябрь проходит. В октябре Николай Николаевич говорит:

- Давай будем звонить.

Звонит туда опять.

- У провода Старшинов.

- Коля, - они были на «ты», - куда ты запропал?

- Да, еле с дачи выбрался! Яблок там столько...

- Да ты зубы не заговаривай. Как там с Федором дела?

- А что, ты не знаешь, что ли? Он давно член Союза! Все Юрочка сделал, все «точки над i» расставил. Приняли единогласно. Поздравляю!

А Юрочка - это Юрий Поликарпович Кузнецов. Поэтище огромный, конечно.

Старшинов говорил, что:

«Сели обсуждать кандидатуру Федора. А почему не стали меня тревожить - там Юрочка Кузнецов «спутал все карты» в нашу пользу. Ему что-то надо было в Союз писателей, по каким-то делам своим. Дверь полуоткрыта была. Слышит, что собраньице какое-то. Слышит, какого-то стихотворца принимают, обсуждают стихи. Он припал ухом, дверь полуоткрыта была, он затаился и слушает. Три, пять минут слушал, недолго. Захожу, говорит Кузнецов. Говорю:

- Что тут обсуждать?! Человек с болью о России говорит, и - как говорит! Свежо, незаезженно. Немедленно надо принимать.

Ну, и там говорят:

- Спасибо, Юрий.

Подведение итогов. А он:

- Принимать надо!

Ну, и:

- Кто за то, чтобы...»

И, Старшинов говорит:

«Я приехал, а меня уже поздравляют:

- Твоего приняли!»

Я сижу рядом, и Вагнер руку мне жмет так.

- А ты чего не звонил?

- А я думал, вы знаете.

Они сообщают ведь. А тут у них в Москве секретарша сменилась, думала, наверное, что уже отправили. И поэтому вот такая затяжка. Это октябрь 1993-го был.

Вот, мой членский билет. А это - мы на машине перевернулись, тут кровь моя запеклась. Шофер гребенкинский был - ой-ёй-ёй.

О ПОЕЗДКАХ ПО ПЕРМСКОЙ ОБЛАСТИ

Здесь меня приняли в 1991-м. В Перми я поэт уже был. Членов Союза много было. Мы ездили по тройкам. Тройки определялись так. Спрашивали старшего.

- С кем бы ты хотел поехать?

И Решетов отвечает:

- Вот, Федор. И Гребенкин.

Александр Алексеевич Гребенкин был завотделом пропаганды. Хорошо умел общаться с властями, организовать все, что нужно. Машина была всегда. Бывало, даже сплавлялись через реку. Выступали среди доярок, среди лесорубов.

Просьб было много и звонков из разных мест: пришлите нам Решетова, Вострикова и Гребенкина. Машина была у нас, и - по всему району.

И когда нас много начали просить, Вагнер нас собрал всех, рассказал «обстановку» и говорит:

- Надо бы помирить. Там, бывало, говорят, кто запьет или еще что, а у вас отзывы всегда хорошие.

Это сейчас говорят: вот, Решетов «режим нарушает». Это вранье все. Мы работали честно и трезво! Решетов сам говорил:

- Ну кому дураки пьяные нужны?

И - без сомненья! - когда заканчивали всё, банкет делали. Провожали нас достойно. Там и подарки всякие.

Когда преимущества наша тройка стала получать везде, Вагнер нас и пригласил:

- Спасибо, ребята, вы вот хорошо работали.

И предложил поменять «тройки»:

- Леша, что ты скажешь?

Решетов курит, сидит:

- А я тогда не поеду никуда.

- Леша, ты пойми правильно, чтО ты...

- Ну, я вообще откажусь. Я, вот, рябинушку сорву и буду посиживать, фантазировать. Мне приятно, и всё. Мне что, суетиться охота?

Вагнер был дипломат, сказал:

- Ну все, Леша. Я не трогаю вас. Мне приятно получать хорошие отзывы о вас.

А Решетов:

- Тогда будем продолжать.

И мы ведь обратно путевки привозим, а там - отзывы на обороте. Библиотекари пишут: «К нам приезжали такие-то, мы в большом восторге от выступлений, с удовольствием слушали», и так далее.

В школе, конечно, мы читали одни стихи, среди пожилых - другие. На вопросы отвечали, вопросы задавали любые. И вот, настолько мы «спелись» уже втроем, что если в школе звонок, то и мы замолкаем. Сидим мы обычно за столом. А у Гребенкина привычка - читает стихи, ходит по рядам. Как учитель заправский.

И выступали и в городе, здесь в Перми, когда праздники были, - у Скорбящей матери. Эльвира Михайловна Шубина романс споет, а мы стихи читаем. Открытая площадка, микрофоны...

У Решетова безумно пользовалась популярностью его поэма «Хозяйка маков». И его стихотворение про маму:

Ты слышишь, мама, я пришёл -
Твой милый мальчик, твой Алёша.
Нигде я, мама, не нашёл
Таких людей, как ты, хороших.
Руками жёлтыми всплесни:
Какое солнце над востоком!
Не бойся, мама, мы одни
На этом кладбище жестоком.
Уж сколько зим - не знаю сам -
Скребётся вьюга по окошку.
А ты всё бродишь по лесам,
Сбираешь ягоду морошку...

Был и такой случай. У меня в 1993 году умер отец, и я уехал на похороны в Самарскую область. А нам уже надо было собираться выезжать в очередную поездку. У Решетова спрашивали:

- Надо же ехать. Может быть, взять кого-нибудь другого?

Решетов отвечал:

- Нет, будем ждать Федора.

- Так ведь неизвестно, сколько он там пробудет: ведь и вся поездка может сорваться! Что же делать-то?!

И вот здесь... нужно оценить честность и принципиальность Решетова! Он ответил:

- Пока Фёдор не вернется, столько и будем ждать.

И когда я приехал, мы поехали «тройкой» в нашем обычном составе.

Сохранились фотографии с той поездки по Вишере в 1993 году. Где над обрывом, - вековой кедр был на скале огроманднейший. А внизу Вишера. Решетов говорит:

- Обними меня, Федя, покрепче, а то я боюсь упасть.

И мы на фотографии так в обнимку и стоим.

НЕКОТОРЫЕ ГОВОРИЛИ, что Решетов «плакался» за меня. Ничего он не «плакался». Ну, если у него спрашивали про меня, то говорил, конечно. Тем более, он же рекомендацию и рецензии писал. Решетов, он не каждому писал. Попробуй, заставь его! Любыми путями откажется, если несимпатичен ему. Никого не боясь, скажет свое мнение, если это обязательно требовалось от него.

Просто Решетов из Перми одного меня приглашал на презентацию книжки «Темные светы» в 2001-м году в Екатеринбург. Здесь отказали, денег не дали ему. А там, в Екатеринбурге, Россель сразу, в первый же год, когда он прибыл, ему дал деньги на издательство. Татьяна Соколова у меня спрашивает:

- Почему тебя одного приглашают?

Я говорю:

- Спроси у Решетова.

Алексей Решетов

ДЕЛЬФИНЫ
В. Михайлюку

Дельфины, милые дельфины,
Мы вас научимся беречь -
Уже почти до половины
Мы понимаем вашу речь.
О, разыгравшиеся дети!
Вас не обидят корабли,
И вашей кровью красить сети
Отвыкнут жители Земли.
И вы, поэты, как дельфины,
Не избегайте с нами встреч -
Уже почти до половины
Мы понимаем вашу речь.

1966

x x x

Я был пацаном голопятым,
Но память навек сберегла,
Какая у нас в сорок пятом
Большая Победа была.
Какие стояли денёчки,
Когда без вина веселя,
Пластинкой о синем платочке
Вращалась родная земля.

1975

x x x

Когда я во Храме стою у порога
И колокол душу мою бередит,
Единственный Сын человека и Бога
Глядит на меня испытующе строго,
А Дева Мария печально глядит.

1989

x x x

РОССИЯ
И.А. Неверову

Я слышу растерянный лепет,
Что, дескать, Россия больна
И, как умирающий лебедь,
Не сможет подняться она.

Близка, неизбежна кончина,
Вот-вот свою песнь допоёт,
Вот-вот догорит, как лучина,
И мы потеряем её.

Не верю природе крысиной,
Сбегающей прочь с корабля.
Я верю: бессмертна Россия,
И небо её, и земля.

Россия - не лебедь унылый.
Россия - преславный орёл,
Который великие силы
Не раз в испытаньях обрёл.

И те, кто действительно любит
Её и во время невзгод,
Те истинно русские люди
С надеждою смотрят вперёд!

1996

x x x

ТЁМНЫЕ СВЕТЫ

Тёмные светы ненастной погоды,
Тусклые краски предзимнего дня
Горькое чувство ущербной свободы
Вдруг пробудили в душе у меня.

Будто душа никогда не взмывала
В самую высь, возражая судьбе.
Будто бы всё, что со мною бывало,
Я сочинил на потеху себе.

Нет! Я знавал и счастливые годы.
Нет, не всегда угнетали меня
Тёмные светы ненастной погоды,
Тусклые краски предзимнего дня.

1999

***

Рекомендация

С творчеством Федора Вострикова я знаком более десяти лет, с первой его книжкой «Отцовское поле». Небольшая, но ёмкая и очень задушевная, она еще раз убеждала в том, что на Руси всегда будут люди, говорящие самую суровую правду, люди, кому совесть и честь дороже чиновничьих похвал и признаний.

«Танковой», пробивной силой, оголтелой склонностью к самоутверждению Востриков никогда не обладал, но и дозволенной гласности покорно не дожидался. Он с первых шагов понял, что грех хоронить в себе самое заветное, не поделившись этим с читателем. Приведу здесь целиком лишь одно его раннее стихотворение:

Клубника в буйном травостое
И даль в берёзовом дыму.
В кувшинках озеро лесное,
Тропинка - ниточка к нему.
Иду под ней под вечер синий,
Смотрю взволнованно окрест
Наверно, ты, моя Россия,
Из этих мест. Из наших мест!

И честная муза поэта - из этих отчих глубин.

Востриков неизменно верен традиционной, образной поэзии, а не самоцельной метафоричности, столь модной ныне. С первого прочтения запоминаются по-детски бесхитростные и точные образы, просто сравнения: и косули с зелеными от травы губами, и похожая на розового утенка тень облака на воде, и «девичник подталых берез», и «силуэт костлявого колодца».

И все чувства, все движения русского сердца на себе испытаны поэтом. Вот, например, хмельная радость завершенного дела:

И плывут раскачисто с покоса
Мужики на кряжистых возах.
И влажнеют,
                    словно листья в росах,
Добрые отцовские глаза.

А вот строки, пронизанные таким состраданием к землякам кормильцам, что больней не бывает:

«Спина, как серп у бабки Катерины...»

И вторая книжка Ф. Вострикова «Прикосновение», и особенно третья «Теплые росы» - все о глубоких болях и робких радостях Родины. Так писать завещали ему славные учителя - Сергей Есенин, Николай Рубцов...

«На нас глядят доверчивые дети» - что же мы им оставим? Какой мир, какой свет, какое Слово? Как же нам жить бестревожно, когда мы, одержимые бесом «державу живому по живому режем - и хлещет кровь из-под ножа!»

Таковы постоянные дума этого настоящего, этого совестливого поэта.

Уверен, что в Союзе писателей Федор Сергеевич Востриков не окажется случайным человеком.

А. Решетов,

член СП с 1965 г.

(чл. Билет №04171)

***

Две Музы Федора Вострикова

«Мои негромкие стихи» - скромно называет Федор Востриков свои прекрасные творения в новой книге «Полынный ветер». Добрые люди из села Комарово Осинского района помогли своими средствами издать этот сборник. Спасибо им от многих читателей!

Говорят, стихи поэтам диктует неясное существо Муза. Музу Вострикова я не представляю себе, как греческую или римскую богиню с лирою в руках и венком из плюща и винограда на надменной головке.

Она - истинная россиянка, певунья и труженица какого-нибудь волжского села, она «статна, светлокоса и румяна», ее волнующая спелость источает призывный свет даже сквозь платье. Благодаря поэту, мы видим «даже родинку, что рядом у соска, припухшего едва».

Она не Эрато, она скорее Февронья, дочь пасечника, полюбившая Пушкина в болдинской глухомани (читайте об этом на стр. 85).

У русской музы ивовая дудочка-жалейка, а может быть, и балалайка, когда ей особенно весело - от весны, от первой любви, от собственной чистой юности.

Впрочем, «слишком много мажорного света» Востриков себе не позволяет. И не только потому, что изведал безответную любовь: «Как тебе одиноко со мной!» и не только потому, что, как и многие, «всю жизнь мечтал не по заказу, по вдохновению писать».

Все дело в том, что мы живем, может быть, в самую жестокую пору. «Россию режем по-живому - и хлещет кровь из-под ножа!» - говорится в одном стихотворении. «И люди погибают без вины» - пишет поэт в другом. «Стыдимся слов Россия, мать, отчизна» - сказано в третьем. А к чему все это может привести, страшно подумать:

Без России остаться,
Как с врагом побрататься,
Как на чуждой земле
Задохнуться в петле.

Не думаю, что это «негромкие» стихи! Они звучат как орган, как грозный вечевой колокол. И Музы Вострикова совершенно меняется, вдовьи седины, черный платок, гневно сжатые кулаки:

«У власти что? Мозги усохли?
Деревни вымерли почти» -

Обращается к нам россиянка.

И поэт сам настраивается на нешуточные поступки:

От имени истерзанных людей
Спросить бы наших пламенных вождей:
- Да как же вы, не жившие в нужде,
Вернули нас обратно к лебеде?!

Во времена сталинского культа этим людям уже приходилось «нечеловечью боль терпеть, в сибирских шахтах задыхаться, в тайге архангельской дубеть». Что же то гнусное время обратимо?!

«Разноцветные слова» радости Федор Востриков употребляет умеренно, мы уже говорили.

Но и гневные, написанные своей кровью расходует строго, достойно. Неумеренно или притворно проявлять жалость, бесконечно плакать по умершим - только оскорблять их память - память хлеборобов-землепашцев, чей плоти и крови сам Востриков.

Завершает книгу «Полынный ветер» наш пермский поэт вот такими добрыми стихами:

Хоть однажды пройти по равнине,
Надышавшись полынью седой,
Отдохнуть в позабытом овине,
Хлеб ржаной запивая водой.
Хоть однажды в судьбине дождаться
Небольших, но не злых перемен,
Добровольно к полуночи сдаться
Полногрудой красавице в плен.
Хоть однажды увидеть воочью,
Как в ручье камышинка дрожит,
Как над хлебами мама хлопочет...
Ради этого стоило жить!

А нам стоит прочесть это полновесную честную книгу.

А. Решетов

***

(О рукописи Ф. Вострикова «Полынный ветер»)

Корневая, кровная связь с родной землею, не понаслышке узнанные радости, беды и заботы русского народа - такова суть, сущность дарования автора рукописи «Полынный ветер» Фёдора Вострикова.

Судите сами:

Мой отец - хлебороб-землепашец.
Мы во всем повторяем отца,
И в роду нестареющем нашем
Землепашцам не будет конца.
Мы горды этой верой по праву,
Нас нельзя оторвать от земли.
В эту землю вросли мы, как травы,
Даже глубже - сердцами вросли!

«Вот стихи, а все понятно, все на русском языке» - говаривал о подобных строках, кажется, Александр Трифонович Твардовский...

Да, этого пермского поэта никогда не тянуло в стан модных авангардистов, сверхметафористов, эстрадных шаманов, к щегольству вторичным книжным интеллектом. Пусть и заземленное - но свое, не заемное слово!

Зато «каждой ветке, бабочке, травинке, каждому знакомому лицу» искренне радуется он. «Боже мой, по траве я иду!» - восторженно восклицает он в другом стихотворении. Но ни на мгновение не забывает поэт «горючую историю» Родины, когда «обугленные корчились хлеба», когда его сверстники-малолетки «подставляли худючие плечи под гробы, под столбы, под мешки». «Война убила сыновей, убила нерожденных внуков»... Не помнить обо всем этом - что может быть ещё пагубнее для чистой человеческой души? Но нет же!

Никто из нас вовек не позабыл,
Как пахнут материнские ладони,
Как тополя у дедовских могил
Стоят и стынут в дремлющем поклоне...

Читая рукописи Вострикова, думая, чем же милее мне традиционная поэзия (которую многие путают с банальностью и старомодностью) - милее «новых волн» и «ракурсов», «преломлений», требующих «перестройки читателя», я случайно натолкнулся на удивительно мудрые размышления Осипа Мандельштама.

Ещё в 22-м году он писал:

«Молодые московские дикари открыли ещё одну америку - метафору, простодушно смешали её с образом и обогатили нашу литературу целым выводком ненужных растерзанных метафорических уподоблений».

Востриков остался верен извечной, образной поэзии. С первого прочтения запоминаются его по-детски бесхитростные и точные образы, просто сравнения: и косули с зелёными от травы губами, и похожая на розового утенка тень облака, и «девичник подталых берёз», и «силуэт костлявого колодца», и грибы, подобные крепким бочонкам, и щучьи травы, обжигающие огнем коленки ребятишек.

Иногда это скрупулёзные детали, подробности обыденной жизни, например, шипящая сковорода с оладьями. Иногда щедрая по-русски хмельная живопись медовыми красками:

И плывут раскачисто с покоса
Мужики на кряжистых возах.
И влажнеют, словно листья в росах,
Добрые отцовские глаза.

Но есть строки, продиктованные таким состраданьем к землякам-кормильцам, что буквально на разрыв испытывают читательское сердце! «Спина, как серп, у бабы Катерины...» По-моему, одной такой строчки достаточно для прекрасного стихотворения. Дорогого она стоит!

Пиша свои стихи, создавая свой добрый мир, Фёдор Востриков, как он сам говорит в одном из стихотворений, «не гонялся по свету за славой». Ценитель природы, остро переживающий все ее напасти и недуги (смотрите хотя бы два стихотворения о голодающих чайках), уж он то знает, что мы «себя во время непростое при жизни можем схоронить, когда ... с землей родною порвем связующую нить».

«Все хорошо, прекрасная маркиза» - не его лейтмотив.

«На нас глядят доверчивые дети», - как же нам становиться равнодушными к судьбе полузагубленного мира? Как же нам жить безтревожно?

Пишущий «просто, естественно, по-человечески» (такую манеру очень высоко ценил М. Исаковский) Востриков достоин издания не тонюсеньких, похожих на пачки горчичников, кассетных книжиц, какие и то «со скрипом» издавали у нас прежде. Судя по новой рукописи, есть возможность издать книжку добротную, настоящую, полную. Лично я в этом уверен. Читатель новой книги Вострикова не будет сражен новациями, зато как бы проживет свою скромную жизнь вторично.

А. Решетов

15/VII

***

Продолжение следует:

«Диван» Федора Вострикова. Дорога в литературу

***

На фото:

1. Алексей Решетов и Федор Востриков на балконе в пермской квартире А. Решетова

2. Слева направо: Лев Кузьмин, Борис Ширшов, Александр Гребенкин, Федор Востриков, Александр Шмальц (книготорговец), Нина Субботина, Иван Лепин, Николай Домовитов. Пермь, Дворец имени Ленина, декабрь 1972 г.

3. Алексей Решетов: «Здесь я похож на Михаила Светлова». Конец 1980-х

4. Отзыв А. Решетова о сборнике Ф. Вострикова «Теплые росы» с конвертом письма, отправленного А. Решетовым из Березников в Пермское книжное издательство И.З. Лепину.

5. Отзыв А. Решетова о сборнике Ф. Вострикова «Теплые росы»

6. Новогодняя открытка А. Решетова Ф.Вострикову:

«614002 г. Пермь, ул. Чернышевского, д. 1, кв. 91

Вострикову Федору Сергеевичу

614000 ул. 25 октября, 22б 16 Решетов

Дорогой Федя! Будь счастлив и здоров в Новом году. Новых тебе стихов, таких же ясных и задушевных, как прежде. Всего хорошего твоим близким, исполнения всех желаний. Твой Леша Решетов» 23/XII-86 г.»

7. Сорок дней В. Радкевичу. Федор Востриков, Алексей Решетов. Квартира Л. Давыдычева, июль 1987 г.

8. Сорок дней В. Радкевичу. Федор Востриков, Алексей Решетов, Лев Давыдычев. Квартира Л. Давыдычева, июль 1987 г.

9. Письмо Е. Пермяка Ф.Вострикову 3 марта 1980 года.

10. Форзац сборника стихов Н. Старшинова «Ранний час» с надписью:

«Федору

Вострикову -

Сердечно,

с пожеланием удач!

НСтаршинов

27/III-78 г.»

11. Форзац сборника стихов Н. Старшинова «Милая мельница» с надписью:

«Дорогому

Федору Вострикову -

с пожеланием

добрых дел и удач!

НСтаршинов

5/I-82 г.»

12. Форзац сборника стихов Н. Старшинова «Милая мельница». Надпись на открытке:

«Дорогой Федор!

Спасибо за поздравления

и книжку

Шлю автограф!

НСтаршинов»

13. Форзац сборника стихов Н. Старшинова «Река любви» с надписью:

«Федору Вострикову -

сердечно,

с наилучшими поже-

ланиями удач, осо-

бенно - в поэзии

добрых дел и удач!

НСтаршинов

12/IV-84 г.»

14. и 15. Рекомендации А. Решетова Ф. Вострикову для вступления в Союз писателей.

16. и 17. Алексей Решетов за работой. Начало 1990-х гг.

18. Статья А. Решетова «Сотворение доброго мира» и стихотворения Ф. Вострикова к 193-й годовщине А.С. Пушкина. «Крестянская газета», №10 (42), май 1992 г.

19. и 20. Статья А.Решетова «Сотворение доброго мира» в качестве вступления к книге Ф. Вострикова «Теплые росы».

21. Членский билет Ф. Вострикова в Союзе писателей СССР.

22. Александр Гребенкин, Алексей Решетов, Федор Востриков (слева направо). Поездка по Вишере, 1993 г.

23. Федор Востриков, Алексей Решетов. Поездка по Вишере, 1993 г.

24. - 28. Александр Гребенкин, Алексей Решетов, Федор Востриков. Поездка по Вишере, 1993 г.

29. - 36. Алексей Решетов, 1993 г.

37. и 38. Рукопись статьи А. Решетова «Две музы Федора Вострикова».

39., 40. и 41. Рукопись статьи А. Решетова («О рукописи Ф. Вострикова „Полынный ветер"»).

42. Выступает Алексей Решетов, 1990-е г.

43. Алексей Решетов. Фотография с подписью:

«Феде,

верному другу,

храни тебя Бог.

Твой Леша Решетов

15/8-96 г.»

44. Алексей Решетов, Федор Востриков. После встречи с читателями в Березниках, 1990-е годы.

45. Федор Востриков, Алексей Решетов. После встречи с читателями в библиотеке. Пермская область, 1990-е гг.

46. Татьяна Соколова, Алексей Решетов, Федор Востриков. Сквер у памятника А.С. Пушкину, Пермь, ул. Сибирская, середина 1990-х гг.

47. Презентация книги А. Решетова «Темные светы». Сидят (слева направо): Тамара Катаева, Алексей Решетов, Андрей Комлев. Кафе «Эрмитаж», Екатеринбург, Проспект Ленина, 8 июня 2001 г.

48. Презентация книги А. Решетова «Темные светы». Слева направо: Владимир Молчанов, Федор Востриков, Юрий Левин, Алексей Решетов, Ольга Комлева, Андрей Комлев. Кафе «Эрмитаж», Екатеринбург, Проспект Ленина, 8 июня 2001 г.

49. Форзац сборника стихов А. Решетова «Чаша» с надписью:

«Феде Встрикову -

- от всей души

А. Решетов

декабрь 81 г.

Пермь.»

50. Форзац сборника стихов А. Решетова «Лирика» с надписью:

«Феде Вострикову дорогому человеку

дай Бог тебе счастья в творчестве!

31/I-85 г. А. Решетов»

51. Форзац сборника стихов А. Решетова «Жду осени» с надписью:

«Феде Вострикову

творческого тебе

счастья. А я в

это верю

А. Решетов

23-VII-85 г.»

52. Форзац сборника стихов А. Решетова «Автопортрет» с надписью:

«Феде Вострикову, близкому

человеку с пожеланиями

творческого счастья

А. Решетов

17/III-87 г.»

53. Обложка и форзац поэтического сборника А. Решетова «Лирика» с надписью:

«Феде Вострикову,

дорогому другу.

Живи долго.

А. Решетов

29/VI-92 г.»

54. Обложка и форзац поэтического сборника А. Решетова «Иная речь» с надписью:

«Федору Вострикову,

верному другу,

хорошему человеку

и поэту -

на добрую память

25/I-95 г.

А. Решетов»

55. Приглашение Ф.Вострикова на фестиваль «Решетовские встречи», посвященный 70-летию со дня рождения А. Решетова. Березники, 2007 г.

56. Статья М.Хачатуряна «Встреча с Алексеем Решетовым» в газете «Звезда», Федор Востриков и Тамара Катаева у памятника А. Решетову; 10 апреля 2007 г.

57. Приглашение Ф. Вострикову на открытие мемориального знака А. Решетову с благодарностью за личный вклад. Пермь, 28 апреля 2005 г.

***

АЛЕКСЕЙ РЕШЕТОВ (1937-2002) - поэт, писатель. Родился в Хабаровске. После окончания школы учился в Березниковском горно-химическом техникуме и окончил его в 1956 году, получив специальность горного электромеханика. После этого 26 лет работал на калийном комбинате, где проявил себя квалифицированным специалистом и хорошим организатором, за что неоднократно награждался руководством рудоуправления и предприятия «Уралкалий». Первая книга стихов опубликована в 1961 году. Член Союза писателей с 1965 года. В 1982 году переехал в Пермь и работал литературным консультантом в Пермской областной писательской организации, продолжая писать стихи. В 1995 году переехал в Екатеринбург. Заслуженный работник культуры РФ, Лауреат премии Пермской области в сфере культуры и искусства, Лауреат Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Почетный гражданин города Березники. В 2002 году безымянная площадь перед зданием проходной БКПРУ-1 в Березниках получила название «Площадь Решетова». С 1999 года в Березниках проходит фестиваль-конкурс литературного творчества «Решетовские встречи».

Наиболее известные поэтические сборники и книги:

Нежность: Стихи. - Пермь: Пермское книжное издательство, 1960.

Зернышки спелых яблок: Повесть. - Пермь: Пермское книжное издательство, 1963.

Белый лист: стихи. - Пермь : Пермское книжное издательство, 1967.

Рябиновый сад: стихи. - М.: Современник, 1975.

Лирика. - Пермь: Пермское книжное издательство, 1976.

Чаша: книга стихов. - Пермь : Пермское книжное издательство, 1981.

Лирика. - М.: Молодая гвардия, 1984.

Жду осени: стихи. - Пермь: Пермское книжное издательство, 1985.

Автопортрет: стихи. - Пермь: Пермское книжное издательство, 1987.

Иная речь: Стихи. - Пермь: Пермская книга, 1994.

Темные светы: стихотворения. - Екатеринбург : Банк культурной информации, 2001.

Собрание сочинений в 3 т. Сост.: Т.П. Катаева, А.П. Комлев. - Екатеринбург : Банк культурной информации, 2004.

Избранное: стихотворения, поэмы. - Санкт-Петербург: Маматов, 2009.