Продолжение. Начало:
Литературный «Диван» Федора Вострикова 

«Диван» Федора Вострикова. Литобъединение

«Диван» Федора Вострикова. Союз писателей

РАСПОРЯДОК ДНЯ

Десять утра - я у Владимира Ильича. Радкевич спрашивал:

- Как у тебя день? Работу пропускать не надо, ни в коем разе. Олежек, - он так Селянкина называл, - хорошо о тебе отзывался и начальник тебя хвалил.

И, если свободен, то или посылку получить или письма отправить (пачку давал). Я смотрю фамилии: Друниной, Михалкову...

День на день не приходится. Иногда Владимир Ильич в «Вечернюю Пермь» Гашеву позвонит. И стихотворения, которые нужно срочно давать, - он знает, это только «Вечерка» (она выходила в тот же день вечером, а остальные газеты на следующий день). Звонит Николаю Владимировичу:

- Коля, я написал стихи.

Потом мне вполголоса:

- Можешь сейчас приехать?

Я киваю. И он в трубку:

- Сейчас Федор привезет.

И через двадцать минут я уже в «Вечерке» у Гашева. Вот это скорость! Утром стихи написаны, а вечером напечатаны в газете. Возможно ли в наше время такое?

Днем - дальше по детским клубам. Я в нескольких клубах аккомпанировал. Это «калым» у меня был. Основной у меня был детский «Клуб дружных», при домоуправлении номер 14, Свердловский район, рядом с Союзом писателей. Там я аккомпанировал и танцевальному, и хоровому кружку, и кружок литературный вел, к праздникам ребят мы готовили. Ну, полно было праздников. И собирались у нас и ребята, и родители. Все это 90-е годы уничтожили.

А если вечером мероприятие, то я переносил свое. Радкевич звонил Селянкину:

- Олежек, позвони насчет Федора.

Это если надолго.

* * *

В общих чертах о своей учебе у Владимира Радкевича Федор Востриков рассказывает постоянно. Например:

«Владимир Ильич Радкевич вообще сразу сказал мне при встрече: «Будешь моим учеником!». «А что делать-то надо?» - спрашиваю. «Приходи ко мне каждый день в 10 часов утра. Дела найдутся». И я помогал ему во всем, и по домашнему хозяйству, и на почту ходил. А ведь как в то время жили писатели? Владимир Ильич выписывал 37 наименований изданий - газет, журналов, альманахов, книг. Чего только там не было? Шахматы, волейбол, спорт. Со всей страны посылки. Он говорил, то поэту надо обязательно очень много читать, широко, размашисто думать, развиваться постоянно. Он был переводчиком с польского, латышского, татарского и других языков. Отправлял меня в поездки по краю, которые давали колоссальный опыт, впечатления, вдохновение для творчества. Он говорил, что поэт должен расти «ветвями к солнцу, а корнями в землю». Любить свою Родину, обязательно писать про историю, философствовать, говорить о будущем, писать на разные темы, чтобы быть интересным своим читателям, настоящим и будущим...» (Территория Пермь, информационно-аналитическая газета, №2 (117) 4 марта 2021 года; интервьюер Оксана Асауленко).

* * *

Алексей Решетов (1937-2002), поэт и писатель, 1987 г.:

«Дело в том, что все его стихи, самые даже горькие, самые выстраданные, пронизаны светом жизнеутверждающим, светом неповторимым. Я просто... ну вот, самые горькие стихи, они в то же время остаются самыми великолепными, самими какими-то, ну... помогающими людям скоротать свои беды.

Ты подожди меня мама родная,
Ты не гаси своего огонька.

И этим светом пронизаны насквозь все его творения. Вот стихотворение, которое... ну, как бы становится от этого жизнеутверждаюшего света совершенно прозрачным, совершенно ясным.

Вдруг по-осеннему прозрачен
Передо мной предстанет мир.

Прозрачны травы, звери, люди...
И боязно...
И весело, и страшно мне.
И жизнь видна до самой сути,
видна до камушка на дне.

Это прозрение, светоносный дар подарил Радкевичу какое-то великолепное прозрение.

И я говорю вот такие вот слова отнюдь не потому, что Радкевич юбиляр, не потому, что я ему обязан очень многим как учителю. Дело в том, что когда обычно говорят о сопричастности пишущего человека с теми людьми, кто им помог в творчестве и в жизни, то обычно называют читателя. Читателей просто. Да, читателям стоит, всем читателям, кто к тебе внимательно относится, поклониться. Но трижды надо поклониться своему первому учителю, и этим верным учителем, очень заботливым был для меня всегда Радкевич, я ему за это очень благодарен. Я хочу прочесть небольшое стихотворение, посвященное Владимиру Ильичу:

Мать поэта, печальнее нету на свете
Никого. У других ведь же дети как дети.
Но и сыну ее не избегнуть страданья,
Ибо он отвечает за все мирозданье.

Вот эту ответственность за звездное мирозданье Радкевич и несет всю жизнь в своем сердце. Спасибо Вам, Владимир Ильич. За Ваше творчество, за Ваше доброе сердце».

* * *

РАДКЕВИЧ БРАЛ МЕНЯ С СОБОЙ, смотрел как я общаюсь с людьми. В командировки он меня с собой брал. Соликамский район, в деревню Половодово (где были ходоки, которые к Ленину ходили). У нас ведь «Волга» была. А там - переполох:

- Радкевич приехал, с каким-то учеником своим!

Перед учителями выступал, до слез просто. На память стихи о матери читал:

Без мамы я жить не умею,
Но черную яму - насыть...
Как в сказке, по грудь каменею,
И трудно мне камень носить.

Как страшно ветра голосили
На проводах белого дня!
Как будто частица России
Навеки ушла от меня.

Там говорят: «Ещё читайте, ещё!». И Гинцу посвященные читал, и Селянкину. И там я познакомился с дояркой, они поэмку заказали мне, печатался я. На ферме был, где она доила там, работала. С учительницей одной мы там встречались, я потом и один ездил.

Он проверял меня на людях. Мне было главное, чтоб не ударить грязь лицом.

- А теперь, - говорит с хрипотцой, - на пробу! Мое продолжение!

Потом спрашиваю:

- Ну как?

- Четыре с плюсом! Ничего, - говорит, - поуверенней! Поначалу. Когда читаешь стихи, не суетись, не спеши. Это мне, - говорит, - можно. А к тебе присматриваются. «Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой».

В Чёрмоз летали на кукурузнике. Тоже туда брал.

- Для чего??? - Давыдычев говорил.

- Чтобы нюхал, народ как пахнет!

А там разные люди есть, и доярки, и лесорубы.

- Доярки, - говорит, - тема тебе знакомая. Познакомься и с лесорубами.

* * *

Валентина Телегина (1945-2017), поэтесса и публицист, 1987 г.:

«Меня всегда привлекала в творчестве Владимира Ильича Радкевича его предельная заинтересованность темой, за которую он берется. Полная самоотдача. Ну кто из пермяков не помнит его стихотворения «Камский мост»? Какая замечательная там концовка:

Встаньте, люди! Прильните к окнам:
Начинается Камский мост!

Ведь это замечательное стихотворение, оно не только о том мосте, который соединяет правый берег с левым, но о том, который соединяет времена. Это как бы торжественный гимн человеческим рукам, человеческим деяниям.

Или... пишет ли поэт об Урале, о Каме, о Перми. И тут он предельно взволнован: он находит единственно нужные слова. Стихи о революции, о Ленине - это в подлинном смысле высокая гражданственность, одухотворенность идеями революции...

То есть, я хочу сказать, что поэт пишет свои стихи в момент наивысшей взволнованности, не в спокойном состоянии, а на душевном подъеме. И читать их спокойно, таким равнодушным взглядом, бегло идя по строчкам просто невозможно. Его строчки все равно зажгут читателя своим огнем. Потому что написаны они человеком чистым, взволнованным, честным. Для меня знакомство с поэзией Владимира Ильича началось со стихотворения «В утренней электричке». Я напомню немного.

Она сидела в электричке
Совсем одна среди парней.
Младенца розовое личико,
Как к солнышку, тянулось с ней.

И в мире том, что нам неведом,
Для малыша недель шести,
Являлась мать Землею,
хлебом,
Началом Млечного Пути.

Когда я это читала, я думала, что ведь это образ современной Мадонны. В ней есть все, что есть в Мадоннах Рафаэля и Леонардо: нежность, гордость, святость. Ну а то, что она одета теперь в спецовку, так это просто примета времени.

Была расстегнута спецовка,
Виднелось белое белье.
Но с целомудрием отцовства
взирали парни на нее.

Одежды, конечно, меняются, но не меняется суть материнства. Оно всегда вечное, святое и целомудренное. И вот здесь я хочу сказать, что Владимир Ильич - тончайший психолог. Как верно сказал он об этих парнях:

Но с целомудрием отцовства
взирали парни на нее.

Шутили: «Эх и работенка!
Дает парнишка за двоих!»

Эти ребята, может быть, неосознанно, но преклоняются перед материнством. А каким удивительно емким образом завершается это стихотворение:

Ребенок спал под стук колесный
И до поры не понимал,
Что на него, как старый крестный
в окно поглядывал Урал.

Вздыхал, в огнях мартенов грелся
и ранним небом голубел.
И голубой вагон на рельсах
Качался, словно колыбель.

Вот этот образ делает сюжет стихотворения не просто частным случаем, но обобщенным. Он покоряет уже своей глобальностью. Я считаю, что пермякам просто повезло, что рядом с ними живет, ходит по улицам такой удивительный человек. Повезло Уралу, повезло городу... в том, что есть у них свой певец. И повезло нам, пишущим людям в том, что мы имеем перед собой образец вот такой высокой поэзии.

У меня есть стихотворение, посвященное Владимиру Ильичу. Как оно появилось? Как-то я задумалась о творчестве Радкевича, и представилось мне темное окно, ночь, лампа на столе и сам поэт, но не один, а с новым стихотворением.

Есть долг и труд, и вдохновенье,
И лишь покоя нет совсем.
Есть новое стихотворенье,
Еще не читано никем.

Еще не отлито строками,
Еще не тиснуто столбцом,
И словно пробегает пламя
Между началом и концом.

В своем святом уединеньи
Они всю ночь глядят во тьму:
Поэт и с ним стихотворенье,
Не читанное никому.

Они вдвоем к исходу ночи
Заставят слово засиять.
А кто кому судьбу пророчит -
Не нам, не нам предугадать.

Вот почему именно ночью? Я думаю, творческая работа поэта не прекращается никогда, но ночью, когда мир затихает, наступает время работы звездочетов и поэтов. И тут уж, конечно, есть свои издержки: бессонницы и нарушения всяческих режимов. Для этого нужен... чтобы человек выдержал этот ритм, необходимо все-таки хорошее здоровье. И сегодня, обращаясь к Владимиру Ильичу Радкевичу, хочу пожелать ему здоровья и еще раз здоровья. Чтобы мы имели возможность и впредь читать его замечательные стихи».

* * *

С ГЕНОЙ КРАСНОСЛОБОДЦЕВЫМ мы сдружились. Он тогда случайно в Перми оказался, и я случайно. Он взбалмошный был, конечно. Человек мог лепить в глаза правду. Воспользовавшись этим, его оклеветали. Тюрьма...

Если ты не член Союза, то ты, вроде как, безработный. А он работал «на калымах». В какой-нибудь бригаде поработает, бригаду распускают, - он еще находил. Постоянно устраивался, бросал, на другую работу переходил. Такая биография была рваная. Мать погибла в Сталинграде, его нашли там под обломками, ну и - по детдомам.

А он уже печатался. В «Молодой гвардии», в «Вечерке». Я, помню, к Николаю Владимировичу Гашеву пришел, говорю:

- У меня есть друг Гена Краснослободцев.

- Не слыхал такую фамилию.

- В «Молодой гвардии» печатался.

- Принеси мне его стихи.

И я принес Николаю Владимировичу.

- А что? МудренО! - и дает ему подборку в «Вечерку».

И вот, я Радкевичу все рассказал. И он:

- Стой. Приходи утром к десяти. У меня, - говорит, - в нарсуде работает Маргарита, красавица. Я её хорошо знаю. Завтра придешь, все расскажешь.

Это угол Большевистской и проспекта. Там забегаловка была (и шампанское, и коньяк), а напротив было здание народного суда. И, на следующий день:

- Пошли к Маргарите. Все расскажешь, как мне рассказывал.

Заходим. Очаровала своей красотой! А он сказал ей уже, что «с Федором мы придем», и про Гену, что «его схватили, а он уже третий месяц сидит, доказательств никаких».

Я все ей - как на исповеди.

- Так, - она говорит, - Володя. Как это понять? Ты же получаешь гонорары за стихи?

- Ну а как же?

- Выходит, и он за свой труд должен получать? Значит, я его отстою. Я докажу любому.

И, говорит Маргарита:

- Володя, так просто все. Он тоже в «Вечерке» получал гонорар, а значит, за труд. А значит, он не безработный.

А ему «пришили», что нигде не работает. Это «статья» уже шла. И вот он три месяца сидит.

И она, вот эта Маргарита взялась плотно за это дело. И представляешь, я сообщаю Генке (мы перебрасывались записками - бутылочку возьмем, охрана там передаст, а он мне с тюряги бросал записки), и вот, - Радкевич говорит:

- Приходи, такого-то числа будет суд, и привезут нашего узника. Ты пока никому не слова. Придется тебе тоже там выступить, если спросят.

День-число не помню. Все это состоялось. Милицейская машина пришла, Генку выводят, как уголовника. Всё. С блеском выступает Маргарита, его освобождают там, в зале суда. Ну, только устроиться на работу - и всё. Если бы не Радкевич, то засадили бы его.

Если Радкевич уже удостоверился, что это правда, что незаконно человек осужден, оклеветан, то он сразу все бросал и включал связи все, которые у него есть... И находил. Друзей было у него дополна. Все это проделывал, и радовался по-человечески.

И вот, смотри ещё, доброта Радкевича: помочь нуждающемуся. Об это хорошо говорила Спешилова, дочь Александра Николаевича, первого члена Союза нашего, которому в 1935-м Алексей Максимович Горький вручал билет (я держал в руке этот билет и даже разрешения спросил, можно ли копию сделать).

* * *

Из воспоминаний Е.А. Спешиловой, 2006 год:

«...Он был всегда желанный гость в нашем доме. Приходил. Читал новые стихи. У нашего телевизора сгорел кинескоп. Телевизор был подарен Александру Николаевичу Спешилову, моему отцу, пермскому писателю, на шестидесятилетие в 1959 году Союзом писателей СССР. А телевизоры в то время были редкостью. Все соседи ходили к нам смотреть кино. А тут - проблема! Куда только ни обращался папа - все без толку. Говорят: «Ничем помочь не можем». Но вот однажды к нам заглянул Радкевич: «Вы почему телевизор не смотрите. Там передача интересная начинается!» Услышав грустный ответ, он развернулся и ушел. Где уж он ходил. Кому что смог веское сказать. Но на другой день он внес к нам громадную коробку с кинескопом, к великому изумлению всего нашего семейства.

И еще тридцать лет телевизор служил верой и правдой».

* * *

КОГДА У МЕНЯ УМЕРЛА МАМА, мне надо было срочно лететь в Самару. Билетов не было. Радкевич сказал:

- Да... этот день ты, конечно, запомнишь на всю жизнь.

И тут же позвонил Николаю Ивановичу Корсакову (зав. отделом культуры Пермского обкома КПСС):

- Коля, у Федора умерла мама, ему надо лететь в Самару. Он к тебе сейчас приедет. Давай, через два часа билет чтоб был.

Я прилетел вовремя. На могиле читал стихи Радкевича «Без мамы я жить не умею...». Когда приехал обратно, сказал ему об этом. Он меня обнял, мы посидели-поговорили... ну, что вот так вот устроено, что наши матери когда-то должны уходить от нас.

* * *

Виктор Болотов (1941-1994), поэт, 1987 г.:

«Где бы я ни был, и кто бы там, бывало... ну узнавали, что я пишу стихи, и обязательно кто бы... обязательно кто-то спрашивал: «А Радкевича ты знаешь? А Радкевича ты знаешь?». Причем на любых уровнях. Литературная, или там слесарная, или какая угодно, что ли, среда - это спрашивали так. Я, собственно, к чему это говорю? Что Радкевич уже тогда... Хотя я не был ни увлечен никак-либо уральской поэзией, или уральской литературой, мне лично не нравятся такие, что ли, вот так называемые «региональные определения». Есть определения «сибирская поэзия», «приморская», всякая разная... Это не совсем что ли, не соответствует... истине не соответствует. А вот... потом немножко уже освоившись, ожившись, что ли, в Перми, я понял, что вопросы о Радкевиче не случайны. И я заинтересовался уже самим поэтом, потом уже были чисто человеческие встречи, житейские. На разных, что ли... в разной обстановке. И я понял, насколько он естественный, насколько он естественно и выражает... выражает, ну, реальность уральской действительности. И насколько он именно естествен как поэт, как человек вот в жизни уральского, ну, города Перми, всего Урала. Практически каждый день его жизни, вот если бы мы выбрали, предположим, не юбилей Владимира Ильича, а просто любой день, и любой бы человек, наверное, нашел бы массу примеров и слов сказать о нем самые добрые слова. О его какой-то необыкновенности, которая, вроде бы, обыкновенна. Я вот, на личном примере, могу сказать... ну такой факт привести просто.

Как-то в том же 68-м году я уезжал в Москву на сессию, на литинститутскую сессию. И так довелось, это было в октябре, а октябрь был не очень жаркий: и поземка, и ветер, и минусовая температура. А так довелось, что я оказался на вокзале уже, на отходе поезда, но без плаща, в одном пиджачке. И Владимир Ильич как-то случайно оказался на перроне и спрашивает:

- Витя, а ты... ты как же... так в пиджаке-то?

Я пожал плечами, а он, Владимир Ильич, больше ни слова не говоря, стаскивает с себя свой плащишко, натягивает на меня, поезд трогается, я так в плаще Радкевича и, как говорится, по-военному, «отбыл» из Перми в Москву. Мне кажется, ну так для себя лично, - это достаточно символично, что, ну как плащ Радкевича, «плащ» этой доброты, он для многих, не только в таких вот чисто в житейских случаях, оказался согревающим. Я знаю и другие примеры, когда он вмешивался своей доброй рукой. Помогал и словом, и делом. И особенно молодым поэтам. Наверное... да не наверное, а я точно знаю, что и пять, и десять молодых поэтов говорят ему доброе слово благодарности за помощь, за чуткое и своевременное вмешательство. Знаю, что кто бы когда бы ни позвонил ему, кто бы когда ни обратился, Владимир Ильич Радкевич всегда и поможет, и словом, и делом».

* * *

Иван Гурин (1940-2020), писатель и журналист, 2003 г.:

«Осенью 1965 года Владимир Радкевич - работник областного управления культуры - по настоянию начальства вынужден был уехать на юг области, в поселок Октябрьский. Причину «ссылки» нужно было искать в независимом, своевольном характере поэта, к тому же многих раздражали его получившие широкие хождения эпиграммы, которые Радкевич писал на лиц партийной и советской номенклатуры. И зачитывал им по телефону. <...>

Владимир Радкевич за короткий отрезок времени оказал большое влияние на общественную и духовную жизнь района. Его стихи, сатирические миниатюры, басни, фельетоны будоражили умы людей. Приезжая в поселки и деревни, он заходил в клубы, школы, интересовался пишущей братией. В первой половине декабря Владимир Радкевич заглянул в поселок Ненастье, где жил Иван Абрамов. В альманахе «Школьный огонек» Радкевича подкупило поэтическое творчество ребят. В газете «Вперед» (18 декабря) появилась «Литературная страница», полностью посвященная «Школьному альманаху». Владимир Ильич опубликовал в ней стихи юных поэтов, а также свою статью «Огонек ребячьих сердец».

Ярким событием в Октябрьском стал вечер поэзии, в котором приняли участие Владимир Радкевич и местный поэт Иван Абрамов. <...> Радкевич и Абрамов сидели в президиуме. В кратком вступительном слове Владимир Радкевич сказал о значении поэзии, что она нужна каждому человеку так, «как веточка сирени в космосе». После доклада, сделанного учительницей средней школы А. Кондрашовой, свои стихи читали Владимир Радкевич и Иван Абрамов. Об этом событии газета «Вперед» рассказала 21 декабря» («Южная «ссылка» Радкевича», Пермская областная газета «Звезда», 13 июня 2003 г.).

* * *

Виктор Астафьев (1924-2001), писатель, эссеист и драматург, 1977 г.:

«Дорогой Володя! Годы уходят, годы облетают, как листья с дерева, оставляя после себя почку нового листа и зародыша в корне... На дереве уральской поэзии столь много тобой взращенных талантов, что голоса их заглушат горечь прожитых лет, и свет их глаз высветит всю прелесть осени, возбудит новые силы в душе для весны, цветения и стихов!..»

* * *

Алексей Решетов (1937-2002), поэт и писатель, 1987 г.:

«К нему применима такая, эта самая формула: чем старей - тем и добрей и мудрей. Он сделал для всех, буквально для всех! То есть, я не знаю ни одного поэта, пришедшего в литературу пермскую после, вслед за ним, которому бы он не помог. Вот. И он никогда, - что прекрасно и что очень высоко ценится, - он никогда не навязывал своей манеры. Он радовался как раз чему-то непохожему на собственную. То есть, подражатели... Он единственное, против кого, наверное, был - против подражателей. Вот. Он помогал и своим творчеством. Потому что в то время, когда вышел «Разговор о счастье», пожалуй, это была лучшая книга не просто, допустим, в Перми (Я ее прочел в Березниках, это... ну какие тогда книги выходили? Вот, вышла - Симонова, допустим, «Друзья и враги», там, две-три-четыре книги поэтических). И она удивительно, естественно, хорошо, непритворно прозвучала. Тогда еще так писать не умели. То есть, там не было имитации поэзии. Там была настоящая, чистая поэзия была.

Я просто хочу, чтобы ты жила,
Чтобы твой дом не сгорел дотла..

Вот такие вещи, такие откровения... То есть, это поэзия исповедальная. Я ее впервые услышал именно от Радкевича.

(Реплика за кадром: «Ну, может быть, и умели писать, но просто вот здесь, допустим, в Перми, да и в Москве, пожалуй, но только это еще не... это было еще после...»)

Это не было распространено, не было так признаваемо, не было доступно, собственно. Вот. Он как раз научил вот этому. Ну, непритворству в поэзии. А пожалуй, это самое дорогое. Он научил откровению, научил говорить, собственно, ну, непритворству, своими словами и не подделываться под какие-то... ну, под конъюнктуру. Он страшно ее... Несмотря на то, что это поэт, допустим, если взять вот о кронштадском плач полке, это насквозь гражданские, высокие стихи. Там никакой вот этой нет подделки под конъюнктурщину. Он никогда! если уж он пишет о высоких таких темах, патриотических, то это все пропущено опять через сердце, это та же самая лирика, то есть у него нераздельно: и интимная лирика, и высокая, патриотическая такая. Вот это в Радкевиче прекрасно.

И Радкевич еще чем хорош: он никогда не «рубит с плеча», он никогда не даст в обиду начинающего писателя. Он всегда постарается хоть как-то, ну... Какое-то у него есть внутреннее зрение, и очень сильное, ясное зрение четкое. Он всегда начинает подходить к человеку с лучшей стороны. В то время, когда многие, многие из пишущих и понимающих хорошо поэзию как раз начинают с обратного. Он всегда старается найти в человеке лучшее.

Ну я не знаю, просто такая у нас долгая и дружба, и все равно она не переросла... вернее, не превратилась, не разрушилась, не превратилась в панибратство. Он для меня навсегда остается дорогим учителем, и я ему вот за это благодарен. И, ну не знаю, что... он еще умеет, как-то умеет себя так поставить, сделать вид, что ты ему совершенно ничем не обязан! Абсолютно ничем. Что вроде все, это самое, происходит, он тут и ни при чем. Вот это какая-то деликатность его, нравственная чистота огромная. Ну, а я уж не говорю, просто тут нет времени говорить о прелести его стихов. И, конечно, лучше бы, чем я вот говорил столько, лучше бы просто звучали его стихи. Вот. Потому что это самое, по-моему, самое выразительное, самое доказательное, самое убедительное.

(Реплика за кадром: Леша, скажите, а есть вот Ваши стихи, которые Владимиру Ильичу особенно близки? Вот как, в разговорах с ним, возникают вот какие-то такие ситуации, когда он вспоминает... ваши какие-то? Есть у него любимые?)

Вы знаете, вот в этом случае... Он... иногда ему какие-то, к каким-то стихам он привязывается, какие-то стихи ему нравятся, он даже помнит их наизусть, многие. Но тут я ему не совсем доверяю: я думаю, все-таки, что он, по доброте своей, бывает снисходительным.

(Вопрос: Но вы можете вспомнить, хоть одно из стихотворений Ваших?)

Я могу вспомнить, вот недавно он попросил меня на вечере прочесть стихотворение. Я не знаю, вспомню ли стихотворение, но... такие стихи:

В окна пахнуло душистой смолой.
Выглянул - вот тебе на! -
Женщина пилит двуручной пилой
Толстые брёвна одна.
Где же её муженёк удалой
бродит с утра дотемна?
Женщина пилит двуручной пилой
Толстые брёвна одна.
Может, в гостях у соперницы злой
Хлещет вино, сатана?
Женщина пилит двуручной пилой
Толстые брёвна одна.
Может, сразила калёной стрелой
этого парня война?
Женщина пилит двуручной пилой
Толстые брёвна одна.

Вот это стихотворение он попросил меня прочесть. Я думаю, ему оно нравится даже не потому, что... Просто, может даже, по содержанию, потому что он еще очень, очень, очень хорошо относится вообще к женщинам, и это первый их защитник великий.

(Вопрос: Скажите, Леша, а вот то, что у Радкевича... иногда мы любим определять, вот он «певец Урала», и не возникает тут какой-то ограниченности, в пространстве?)

Вы знаете, нет, нет-нет! Вот, у него есть «Уральская лирика» название, допустим, книг. Вот. И «Приближение к Уралу», вот выйдет книжка, юбилейная. У него нет, совершенно, несмотря на то, что там Урал все время упоминается. То есть, мы приближаемся к Уралу, приближаемся к Радкевичу... Но нет... То есть, это уралец, абсолютный патриот Урала, вот, но... знаете, ну также сравнивать можно, допустим, ну... у Светлова, там, ну, «Гренаду» и говорить, что вот не такой-то ли он поэт? То есть, это поэт, преданный России, преданный миру, и, безусловно, преданный Уралу. Урал для него дорогое понятие, у него там... Но я не знаю того края, который бы он не любил и не, это самое, не чувствовал, и... вот. Он действительно уральский поэт, так же, как, допустим, и Ручьев. Но это поэты, которые принадлежат всему русскому народу, и... здесь нет, вот именно, ну... какой-то провинциальной, что ли, ограниченности, скованности. Нет. Это просто, может, самая, такая наиярчайшая его грань, ну, сердцевина, что ли, его творчества. А лирика у него самого высокого общечеловеческого уровня и достояния, так что... Но слава Богу, что он живет на Урале, что мы имеем возможность его видеть и читать его книги. Иначе они нам вряд ли или бы с большим трудом доставались. Просто не видели бы, не были так хорошо знакомы с этим поэтом. Я ему очень благодарен. Я Вам благодарен, Владимир Ильич».

* * *

Алексей Решетов размышлял над стихами Владимира Радкевича и позднее, через много лет после смерти своего учителя. Вот два стихотворения (в качестве примера):

Владимир Радкевич
СЛОВО

А все же - что такое слово?
И есть же таинства письма,
Когда у слова просит крова
Жизнь беззащитная сама.
Не памятка, не отраженье,
Не срезы годовых колец,
А сразу - взлет и погруженье
В глубь человеческих сердец.
Бог знает, что случится
с нами,
И тщетно к совести взывать,
Когда своими именами
Не будем вещи называть!

1986

Алексей Решетов

Давайте радостней смотреть
На жизнь свою, как дети.
Ведь только временная смерть
Нас ждёт на этом свете.

Давайте зря не унывать:
Бог шефствует над нами.
И надо вещи называть
Своими именами.

1999

* * *

РАДКЕВИЧ БЫЛ ПОЭТОМ НОМЕР ОДИН среди своего поколения уже в 1950-е. Стихи Радкевича высоко ценили Николай Старшинов, Юлия Друнина, Ярослав Смеляков, Александр Твардовский. Твардовский - главный редактор журнала «Новый мир»!

Я же и сам им книги Радкевича в чемоданах возил. В Москву, по разным адресам. Смеляков и Твардовский Радкевича звали в Москву, а он отказывался. Говорят ему:

- Володя, переезжай к нам. Выбирай любой район Москвы, где у тебя будет квартира.

А он:

- Нет, я свою Пермь не оставлю. Это вы ради Москвы свою родину бросили. А я жить на Урале останусь.

- Володя, так ты же сам из родной Смоленской области уехал!

- Так это меня еще в детстве увезли. А теперь я душою к Каме прикипел. И от Камы теперь никуда не уеду.

Его хорошо знали в Москве и много там публиковали. Он был единственным из пермяков, чьи стихи публиковались в центральной газете «Правда». Был одним из первых пермских поэтов, кого публиковали в Москве. Там даже говорили:

- Володя, мы знаем, что если кого-то публиковать из Перми, - это только Радкевич!

А он отвечал:

- Вы просто не знаете. У нас есть Леша Решетов - это вот такой парень!

А если вышла книга у кого-то в Москве, Радкевич будет звонить в редакции: «Надо поздравить».

О СТИХАХ «ПРОГУЛКА ПО КАМЕ»

Была ли такая прогулка? Да, но это было ещё до меня.

Молиться? Упасть на колени,
Чтоб сызнова - грозы с тайги,
Чтоб рядом Василий Кулемин
Читал, задыхаясь, стихи.

Василия Кулемина Радкевич очень ценил.

Мне кажется: придет признанье,
А я уж прорасту травой.
Так не со мной одним в России,
Так было не с одним со мной.

А я хотел еще при жизни
Восславить свой любимый край.
О, как мы уважаем мертвых, -
Ну хоть ложись да помирай.

Вот книга Василия Кулемина. Почитай. Что-нибудь интересное для себя найдешь. «Вступительная статья Л. Васильевой»? Лариса Васильева - божественной красоты женщина была. Поэтесса. Она приезжала сюда. И книжки её - всё это есть, я отдал девчонкам из «Тропы». Хорошая поэтесса, недавно ушла от нас.

* * *

Лариса Васильева. Поэт Василий Кулемин (фрагмент):

«В Коктебеле была я свидетельницей внезапно возникших дружеских отношений Александра Твардовского и Василия Кулемина. Твардовский приехал усталый, гулял по набережной с Кулеминым. Они разговаривали, неторопливо вышагивая взад-вперед. Твардовский рассуждал о сюжетных поэмах, о трудностях преодоления прозаических деталей, о смысловых связках, часто утяжеляющих стих. Кулемин слушал почтительно, однако возразил Твардовскому, сказав, что этого можно избежать, оборвав повествование и резко переключившись на другую тему. Твардовский усмехнулся, заметив, что это ему, Кулемину, как модернисту, такие пассажи с руки.

Я искренне удивилась, - Кулемин никак не казался мне модернистом, но Твардовскому было виднее: думаю, он считал его таковым, зная свойство Кулемина переводить сюжет в переживание. В самом деле, сюжет поэмы «Я- «Малахит» сконцентрирован в первых ее строках:

Иная юность
Горлинкой начнется,
Иная - нет.
В окопе обвалившемся
Очнется
Она чуть свет.

В шестнадцать лет
У рта легла скорбинка.
Тверда рука.
На волосах
Хрустальная росинка
Дрожит слегка.

Бывало, вскинет голову
С опаской...
О юность, ты ль?!
Мне кажется сейчас
Далекой сказкой
Вот эта быль.

Четкому четырехстрочью эпического характера Твардовского даже такая разбивка кулеминской строки могла казаться модернизмом. А может быть, он просто шутил?» (вступительная статья к книге: Василий Кулемин. Избранное. Стихотворения и поэмы, 1987 г.).

* * *

Владимир Радкевич в своем творчестве нашёл собственное решение «проблемы сюжетных поэм». У него сюжет и переживание, можно сказать, тождественны. А логика «лирического сюжета» в поэмах Радкевича позволяет преодолевать любые «расстояния» во времени и в пространстве, комбинировать события в соответствии с общим художественным замыслом.

Это ярко заметно на примере стихов «Из цикла „Слово о Березниках"» (опубликовано в сборнике «Равновесие»). На первый взгляд, может показаться, что это серия поэтических зарисовок для цикла, который, на данный момент, не окончен. А в то же время, это законченная поэма. Законченная - в том смысле, в котором законченной является, скажем, «Неоконченная» симфония Шуберта. У этой поэмы есть сюжет, который начинается с первого четверостишия («Я ищу этот город в преданьях и в памяти сердца, словно в снежную заметь, к нему пролагаю тропу...») и заканчивается последним («И снова солнце брызжет с каждой ветки в разлив раздольной Камушки-реки...»). А в процессе развития этого сюжета («поиск города»), мы наблюдаем и многие другие сюжеты, судьбы самых разных людей, которые постепенно складываются в «мозаику» народной жизни города на Каме (а через этот город - и всей России), одновременно законченную и незаконченную, одновременно «статичную» (как картина) и «динамичную» (как повесть или роман).

В таких сложных для исследователя, но в чем-то простых для читателя поэмах Владимир Радкевич говорит очень много. Насколько много? Представить трудно, но всё же, пожалуй, возможно. Для сравнения: чтобы описать погоду, место действия, состояние здоровья поэта Василия Кулемина, его творческую манеру вместе с драматической судьбой - Радкевичу хватило всего лишь десяти слов в трех с половиной поэтических строках («...грозы с тайги,/ Чтоб рядом Василий Кулемин / Читал, задыхаясь, стихи»).

* * *

Евгений Родыгин (1925-2020), композитор, 1987 г.:

«(песня)

„В небе ласковой зорьки полоска..."»

Дорогой Володя! Я от всей души поздравляю тебя с юбилеем. В этот юбилей нам с тобой есть о чем вспомнить. Сколько мы с тобой ездили, летали, встречались с хорошими людьми, которые нас привечали, в Чусовом, в Свердловске, в Кисловодске, и везде мы с тобой работали. Работали для души, для всех, кто нас слушал, для всех, кто любит песню.

Я желаю тебе здоровья, - лет нам немало, - себе и тебе, это самое главное. Чтобы главное было: каждый день какой-то шаг вперед, какая-то удача творческая, творческая радость. Ну и чтоб мы с тобой еще сделали немало добрых интересных песен для людей.

Ну вот. Ты сейчас смотришь это передачу, я тебе все сказал, что думал, а сейчас я поработаю для наших слушателей. Я им спою одну из лирических песен, которую мы с тобой сделали для Уральского хора, «Ты подожди меня, мама».

(песня)

„Ты подожди меня, мама..."

Я, Володя, вспоминаю и хочу рассказать телезрителям, как лет, наверное, восемь тому назад, я поехал в Ковров и повез твои стихи, вернее, перевод стихов Семена Караваева «Звездочка тучку задела». Со мной был артист Уральского хора Иван Пермяков. И в самолете, и в гостинице, и уже во время выступлений в городе Коврове я все время думал об этих стихах и примерялся к ним мелодией. Иван Пермяков был мой первый критик. Он очень чуткий певец, народного такого настроя, я ним советовался. И вот впервые в Коврове эта песня прозвучала на наших творческих встречах. А потом ее взял Уральский хор и на Урале ее широко знают, эту песню, и поют: «Звездочка тучку задела».

«(песня)

„Звездочка тучку задела..."»

* * *

В 1951 году стихи Владимира Радкевича «Над Камой» переводились на китайский язык и транслировались по пекинскому радио. В 1977 году его сборник «Избранное» в порядке международного книгообмена высылался в Сорбонну (Франция) и Гарвард (США).

В СССР стихи Радкевича публикуются сначала в журнале «Новый мир» (куда его пригласил Александр Твардовский), а затем и в других центральных журналах «Москва», «Огонек», «Наш Современник» и «Юность», а также, в центральных газетах «Правда» и «Литературная Россия». Сборник Владимира Радкевича «Уральская лирика» печатается в Москве 30-тысячным тиражом с предисловием Николая Старшинова.

В пермских газетах стихи Радкевича публикуются постоянно. В 1973 году к 250-летию Перми выходит поэтическая антология «Город на Каме» (редактор Николай Вагнер), где каждый поэт представлен одним стихотворением, за двумя исключениями: Василий Каменский (два стихотворения), Владимир Радкевич (три стихотворения). В 1977 году выходит еще одно, расширенное издание антологии с тем же названием (составитель Николай Вагнер, редактор Надежда Гашева). Здесь тоже каждый поэт представлен единственным стихотворением, за исключением: Василий Каменский, Николай Домовитов, Борис Ширшов, Борис Михайлов (по два стихотворения), Владимир Радкевич (пять стихотворений). В 1996 году выходит книга-антология «Поэты Перми» (составитель и главный редактор Николай Домовитов), в кратком вступлении к которой Владимир Радкевич (единственный) упомянут трижды, и ему (наряду с Василием Каменским) посвящен отдельный абзац.

Благодаря Владимиру Радкевичу пермские поэты (начиная с Алексея Решетова) получают все большее и большее признание в Москве. Радкевич много ездит по Пермской области, ищет (и находит!) начинающих поэтов, собирает на своих встречах тех, кому интересна поэзия. Проводит литературные семинары с молодыми поэтами, которые благодаря его деятельности и творчеству открывают для себя путь в большую поэзию, в большую литературу.

Песни на стихи Радкевича становятся народными, они звучат далеко за пределами Урала. Поклонники запоминают их по первой строчке или названию, а сегодня нередко публикуют их в соцсетях даже без указания авторов. К таким, например, относится «Песня о Перми», музыка Михаила Камского, стихи Владимира Радкевича, которая начинается со слов «Город на Каме, ты мне с давнего детства знаком». Пермский фольклорный ансамбль «Воскресение» исполняет её как народную, каковой она много лет, фактически, уже и является (запись на канале YouTube датирована 3 мая 2020 года). Сведений об авторстве Камского и Радкевича в Интернете нет. К ним можно «прийти» только по «узкой тропинке» библиографических ссылок, например, к публикации «„Песня о Перми" М. Камского и В. Радкевича // Знамя Ильича. - 1965. - 6 нояб». Но для этого надо, конечно, знать, что у песни есть авторы, и знать, где искать «начало тропинки» (см. фото). Таких песен на стихи Радкевича - не одна, не две и не три, а может быть даже, и несколько десятков.

Похоже, что «ушла в народ» и поэтическая «формула» Владимира Радкевича «Город - это мы!», которую он «произнес» от имени бетонщиков из бригады легендарного первостроителя Березников Мирсаида Ардуанова («Из цикла „Слово о Березниках"», 1984):

Мы сравнивали горы,
Срывали холмы.
Земля рожала город,
А город - это мы!

Сегодня «Город - это мы» - название пермского Городского конкурса социально-значимых проектов. А кроме того, есть ещё и всероссийский форум социальных технологий «Город - это мы!», организатором которого является ПАО «ГМК «Норильский никель» («география» форума - Мурманская область, Красноярский край, Забайкальский край).

* * *

Лев Давыдычев (1927-1988), писатель, 1977 г.: «В трудной жизни своей (она только верхоглядам и недоброжелателям кажется приятненькой во всех отношениях) Радкевич знавал и шумные успехи, и отнимающую силы, внушающую неуверенность хулу, и подчеркнутое безразличие, даже отрицание. Довелось слышать ему и самое подленькое: исписался, дескать. Всякое бывало».

* * *

Возможно, что самое серьезное испытание выпало стихам Радкевича лет через пятнадцать-двадцать после ухода их автора в мир иной. Это было время, когда уже ушли из жизни практически все пермские поэты и писатели старшего поколения, современники Радкевича и даже некоторые его младшие друзья и коллеги (например, Алексей Решетов и Виктор Болотов). Страна постепенно приходила в себя после дефолта 1998 года. А в пермском публичном пространстве всё громче стали заявлять о себе «альтернативные взгляды» на историю пермской литературы, целью которых была борьба за финансирование между теми или иными «литературными кланами». Особенно «пышным цветом» всё это внезапно «расцвело» в эпоху так называемой «пермской культурной революции» 2007-2012 годов, а затем так же внезапно «увяло» с прекращением «ассигнований».

Сегодня это может показаться какой-то дикостью. Но в те годы некоторые участники пермской литературной жизни и впрямь активно пытались «приклеить» к Радкевичу два «ярлыка»: «поэт местного значения» и «датский поэт». Доходило до абсурдных противопоставлений, типа того, что якобы «Решетов - крупный российский лирический поэт, а Радкевич - поэт местного значения, известный своими стихами к праздничным датам». В присутствии самого Алексея Решетова такое «литературоведение», конечно, было полностью исключено.

* * *

КНИГА «ВЕЧНОСТЬ НАС ПРИГЛАСИЛА В ГОСТИ...» (2007 год)

Дмитрий Гилелович Ризов, дай Бог ему здоровья... Сколько времени и сил я потратил, чтобы получить его подпись для издания стихов Радкевича «Вечность нас пригласила в гости...»! Сколько раз говорил с ним, семейство Радкевичей к нему водил (на издание нужно ведь согласие родственников и подпись председателя Союза). Конечно, подписал потом, всё-таки. Но к тому времени у меня уже были деньги на издание.

Я и по кабинетам в администрации ходил. А там одна дама мне:

- Пока я здесь - никакого Радкевича не будет!

Я уж и не знал, где деньги на книгу искать. Дай, думаю, позвоню Николаю Ивановичу Корсакову, бывшему зав. отделом культуры Пермского обкома КПСС (Ильдар Маматов, который потом книгу издал, тоже это мне посоветовал).

С Николаем Ивановичем Корсаковым и с первым секретарем обкома КПСС Борисом Всеволодовичем Коноплёвым ещё Радкевич меня познакомил. Сказал им:

- Меня не будет, а Федя останется.

Звоню Николаю Ивановичу. Говорю, так мол и так, сказали: «никакого Радкевича». И он:

- Федя! Ты просто ошибся дверью. Надо было тебе сразу мне позвонить. Подожди, - говорит, - я сейчас Боре позвоню.

- Какому Боре?

- Борису Всеволодовичу. Я думаю, здесь у нас еще есть друзья. Перезвони мне через час.

Звоню через час.

- Федя, я позвонил Борису Всеволодовичу. В этом городе у нас еще есть друзья. Все в порядке, деньги на книгу будут.

Ну, начало они сделали, а деньги потом потекли. Они и советовали, к кому обратиться. А так, многие люди нам помогали: и деньгами, и поддержкой.

Ну, а издал книгу Ильдар Маматов - это известно.

* * *

Лев Давыдычев (1927-1988), писатель, 1987 г.:

«Не один писатель, не два, не три, а наверное, многие, где-то вот в угоду сиюминутным требованиям времени изменяли себе, так и не выработали своей манеры творческой, своего взгляда на жизнь. И вот эта целеустремленность к одному, она не обеднила Радкевича, - наоборот! Мне кажется, что вот о нем нельзя сказать, что вот разрабатывал такие, такие-то темы, что круг его тем очень широк. На мой взгляд, и это совсем не плохо, у него как раз круг тем не очень уж широк, потому что, если иные поэты работу свою видят именно в том, что ищут новые темы и быстро их осваивают, Радкевич развивался тем, что он углублял свое творчество, работал, может быть, не на очень (в размерах) большой площадке, но копал все глубже, глубже и глубже. Я очень завидую его читателю, - ну, конечно, это будет молодой читатель, - который впервые откроет для себя Радкевича: мы уже лишены этой возможности, потому что мы очень хорошо знаем и любим... а вот появится читатель, который раскроет книгу неизвестного ему пока Владимира Радкевича, и я вот этому читателю страшно завидую, потому что у Радкевича каждый сборник стихов это - не сборник стихов! - это Книга, это Жизнь, это большой период времени жизни поэта, его чувств и мыслей. Если к этому добавить, что Радкевич, - а это уж не такая частая черта, - поэт, который умеет волновать, который просто давно понял, что если читателя не взволнуешь, вся твоя работа пройдет впустую, какие бы высокие идеалы ты ни утверждал. Вот мне всегда кажется, в судьбах, в работах таких больших поэтов, - не страшная, но тяжелая вот эта обязанность: надо сначала пережить, а потом об этом и написать. Причем, я по себе знаю, бывали со мной такие случаи, что иногда написать о пережитом - это пережить гораздо сильнее, чем ты переживал, как ни странно, в жизни. Вот момент, когда поверяешь свои чувства читатели, тебе, пожалуй, еще тяжелее было, чем когда ты переживал впрямую.

Ну вот я позавидовал читателю, который откроет для себя Радкевича, но, с другой стороны, нам, которые знают Владимира близко, выпало тоже огромное счастье: видеть, как на наших глазах вот рос такой поэт. Это очень интересно, это очень поучительно, вот, наблюдать работу товарища. То есть, не просто наблюдать, - сопереживать, учиться у него. Я, например, у Радкевича очень многому учусь. Очень многому. Потому что вот... видимо учусь тому, чего мне не хватает. Чего мне не хватает. И если вот попытаться так коротко суммировать, о чем я думал вот в дни юбилея Володи, а я и встречался с ним в эти дни, я испытывал огромную радость за него. Потому что само по себе шестьдесят лет для любого человека это не радость, но для поэта, это, наверное, все-таки радость: подойти к такому юбилею, с такими большими результатами. Это замечательно. Желаю Володе и впредь продолжать точно так же».

* * *

Владимир Радкевич (1927-1987), поэт, 1977 г.: «...В стихах Федора Вострикова есть подкупающее, очень важное качество - доброе, доверительное отношение к людям, природе. Перед нами поэт не только со своим голосом, но и со своей темой. Во многих его стихах душевно узнаётся русская деревня с её природой и людьми, с её прошлым и будущим. Молодой поэт находит точные слова, образы, рисующие человека. Нельзя не верить в будущее поэта. Лирическая чистота, щедрое дружелюбие к людям, бережная влюблённость в природу говорят, что из Федора Вострикова должен вырасти поэт своеобразный, глубоко лиричный».

В этом тексте Радкевича-публициста есть характерная деталь, смысл которой для сегодняшних читателей стоит пояснить. В четырех предложениях из шести применительно к Федору Вострикову употребляется слово «поэт». Не многовато ли? Вроде бы, в стихах Радкевичу бывает достаточно десяти слов, чтобы пересказать целую судьбу, а тут - такая, казалось бы, явная избыточность...

Дело в том, что в те годы слово «поэт» можно было относить только к членам Союза писателей СССР. А Федор Востриков в 1977 году не только не был членом Союза, но даже ещё не издал ни одной персональной книги стихов, то есть, его даже рекомендовать «идти обсуждаться» в Союз было рано (по формальным признакам). Владимир Радкевич употребляет здесь слово «поэт» демонстративно, даже назойливо, явно подчеркивая, что он хотел сказать то, что сказал, и сказать так, чтобы это заметили все, даже те, кому не очень хочется замечать.

* * *

«А НУ-КА, ВОЗРАЗИТЕ МНЕ, попробуйте-ка сказать, что я не прав!» - Владимир Ильич мог так поставить себя, когда знал, что правда на его стороне. Если ты не член Союза, то называть поэтом себя - это нельзя, конечно. Да, в общем-то, и другого поэтом назвать, если он не член Союза... Но это Радкевич («не поэт - будет поэтом!»). И если уж он поверил... докажет любому, кто бы перед ним ни стоял, хоть даже «сам президент».

ПОСВЯЩЕНИЕ СТИХОВ

Чтобы посвящать свои стихи другому, надо было спрашивать у него разрешения. У любого, из писателей известных. Иначе это дерзость, считалось. Я и у Решетова разрешения спрашивал, и у Радкевича. Когда у Радкевича был юбилейный вечер, спрашиваю:

- Владимир Ильич, можно я вот эти стихи с посвящением Вам прочитаю?

Он посмотрел, говорит:

- ...Валяй!

Я выхожу на сцену, читаю:

ЮБИЛЕЙНОЕ

Радкевичу В.И.

Прекрасными и добрыми стихами
Читателю ты дорог и любим.
В Урал ты врос, как дерево корнями,
От Камы и Перми неотделим!
Ты чувствуешь, как волосы седеют,
Как годы прорастают не спеша.
Но и с годами также молодеет
Твоя, легко ранимая, душа.
И в шестьдесят - не знающий покоя,
И в шестьдесят - ещё острей перо!
Творишь всепобеждающей строкою
Любовь и совесть, радость и добро.
Восторг и грусть природы
сокровенной,
Как боль планеты, ты в себя вобрал.
Радкевичевской лирой вдохновенной
Живёт и дышит батюшка-Урал!

24 апреля 1987 г.

Правда, к сожалению, через полтора месяца, когда Радкевича не стало, мне пришлось читать уже другое стихотворение:

ПАМЯТИ ПОЭТА

Он жил взахлёб. И днём, и ночью
Себя в стихах сжигал дотла.
И проступали между строчек
Искринки света и тепла.
Его теплом, как отчим кровом,
Мы жили, веря и любя.
Добром и совестливым словом
Лечил он всех, но не себя...
За честь, за жизненную повесть
И за тебя, родной Урал,
Поэт Радкевич - наша совесть -
До капли душу расплескал.
Но до сих пор вокруг судачат,
Что, мол, себя не уберёг.
Ах, люди, люди, жить иначе
Он, к сожалению, не мог.

7 июня 1987 г.

***

Надпись на программке юбилейного вечера В.И. Радкевича:

«Дорогому

Феде Вострикову -

от замученного

тяжкой юбилейной

неволей поэта -

с дружественными

чувствами!

В. Радкевич

24-IV-87 г.»

* * *

Стихи Владимира Радкевича читает автор

ОДА УРАЛУ

Урал любовью нашей выбран
Не наугад -
при свете дня.
Он молнией
Из камня вырублен,
Из стали создан
И огня.
Когда мартенах сталь варилась,
которой не было прочней,
То эта прочность
растворилась
В крови сынов и дочерей.
И может быть,
не потому ли,
Что здесь надежны небеса,
Так доверительно прильнули
К заводам
Синие леса...
У той задумчивой таежности,
У Камы в голубом огне
Уральской нежности,
надежности
Еще всю жизнь учиться мне.

1985

Спасибо вам,
леса закамские,
За то, что в помыслах чисты.
Спасибо за часы закатные
И за рассветные часы -
За вашу правду,
вашу жертвенность,
Где все не в шутку, а всерьез.
И за торжественную женственность
Осенних праздничных берез.
И пусть не знаю я, не ведаю,
О чем вы шепчетесь с утра,
Но каждою зеленой веткою
Вы мне желаете
Добра!

1981

В камской зелени и сини
Жил и в грозах, и в тиши
Город в глубине России -
В глубине своей души.
Был он крут,
не обессудьте!
Только, судя по всему,
Он поэтом был -
по сути,
По призванью своему.
Не торжественною одой,
А лирической строкой
Он связал свои заводы
С Камой, лесом и тайгой.
Так что, видимо, с рожденья
Все мы ходим, пермяки,
Под высоким напряженьем
Той лирической строки.
Молодым пришлась
по вкусу
Крутизна такой земли,
Где к заводу или к вузу
Эти улицы вели...
Был я молод в самом деле,
Но остались позади
Азиатские метели,
Европейские дожди.
И курлычет по-над Пермью
Журавлиная тоска,
И роняют в Каму перья
Перистые облака.
Я живу, теряя близких, -
После всех моих потерь
Ты одна по-матерински
Мне в глаза посмотришь,
Пермь...

1977

Вечно Каме
к могучему устью стремиться -
В перекличке гудков,
в тихом шуме лесов,
Где ее на рассвете
свободные птицы
Воспевают на сотни
лесных голосов.
В том разливе -
такая спокойная сила,
Столько он и надежд,
и любовей собрал,
Что без Камы Россия -
уже не Россия,
Что без Камы рабочий Урал -
не Урал.
Годы, как облака,
все шумят надо мною,
Вдоль по жизни иду -
по колено снега.
Но я счастлив и тем,
что невидной волною
Бился, Кама, и я
о твои берега.

1977

И...
ПРИКАМСКАЯ ВЕСНА,
которую мы встречаем.

Гремя на реках льдинами,
Погодкою красна,
В Прикамье наше хлынула
Лучистая весна.

Вновь небо в Каму выльется.
И в сквере городском
Листочек первый выбьется
Зеленым огоньком.

Не ради славы-почести
А юности под стать
Апрелю очень хочется
Веселым маем стать:

Ударить ливнем о землю,
Соловушкой звенеть
И шелковистой озимью
В полях зазеленеть...

Моей любви ровесница,
Весна, счастливый путь!
Цвести тебе, невеститься,
В черемухе по грудь...

Опять ты сердце сдвинула,
Взбурлила жизнь до дна -
В спецовке неба синего
Уралочка-весна!

1981

* * *

«...Поэт смотрит на природу не глазами стороннего наблюдателя, а потомственного хлебопашца. Чистота этой земли, где «лепечут рощи, лес и травы, росой омытые с утра», рождает неизбывную любовь к ней, «учит добру». Лирика Вострикова традиционна, но голос мягок и задушевен, стих - естественный и ненатужный. Мы постепенно проникаемся доверием к поэту, к его чувствам и привязанностям, потому что они добры и правдивы. Плодотворно и стремление Вострикова в картинах сегодняшней природы <выразить> «связь времен» - в кружении метели слышится, как «колокольчиком пушкинской тройки все звенит девятнадцатый век», вольный бег стругов Стеньки Разина и реактивного лайнера едины в движении человеческого сердца. «Век далекий и век двадцатый, а тревога и боль одна»... Мне глубоко привлекательны добрые стихи Вострикова об отце - добрые и уважительные. Поистине «смертная связь» старого крестьянина с природой, с землёй: «И в седой степи гуляют ветры всех его шестидесяти жатв», «И влажнеют, словно листья в росах, добрые отцовские глаза». Борис Ручьев как-то, упрекая некоторых молодых поэтов, стыдил их, что не умеют они сказать в своих стихах о самом дорогом - о матери, об отце. Фёдор Востриков - умеет... Для меня его путь кажется примером любви к поэзии, верности ей, которая подразумевает долгую и упорную работу над совершенствованием своего поэтического дарования. Люди тянутся к простым главным ценностям - к земле, любви, работе. Всё это есть в стихах Фёдора Вострикова».

Владимир Радкевич, член СП СССР, 1983 г.

* * *

Окончание следует: 

«Диван» Федора Вострикова. Культурное пространство

* * *

На фото:

1. Владимир Радкевич, А. Тараканов, Федор Востриков, В. Артемов. Чёрмоз.

2. Владимир Радкевич: «Здесь я на Юрочку Нагибина похож». Надпись:

«Дорогому Феде Вострикову

от древне-пермского

поэта

на добрую память

с самыми добрыми

чувствами

и пожеланиями!

В. Радкевич

17-I-86 г.

г. Пермь».

3. Форзац сборника стихов В. Радкевича «Избранное» с надписью:

«Дорогому Феде Вострикову

с надеждой скоро подержать

в руках и его первую поэтическ-

кую книгу...

Желаю успехов, счастья!

В. Радкевич

11-V-77 г.».

4. Форзац сборника стихов В. Радкевича «Стихи разных лет» с надписью:

«Дорогому Феде -

с искренней верой

в его добрый творчес-

кий путь!

Дружески -

В. Радкевич

5-VI-81 г.

г. Пермь».

5. Владимир Радкевич.

6. - 8. Обложка и страницы из брошюры «Талантливый самородок Прикамья. Очерк о жизни и творчестве самодеятельного композитора М.Д. Яшманова-Камского (1921-1979)» (п. Ильинский, 1993).

9. Форзац и страница из книги «Зеница ока. Стихи Пермских поэтов» с надписью:

«Дорогому Феде Вострикову -

и пусть светит солнце

над его творческой и жизненной

дорогой!

Дружески -

В. Радкевич

12-10-85 г.

г. Пермь».

10. Фрагмент страницы газеты «Правда» со стихотворением Владимира Радкевича «Там, за Камой» с надписью:

«Любимому

ученику моему

дорогому Феде Вострикову

В. Радкевич».

11. Страница с выходными данными и форзац сборника стихов В. Радкевича «Уральская лирика» (М.: Молодая гвардия, 1982) с надписью:

«Дорогому Феде

Вострикову -

с чувством дружбы

и веры в добрый

творческий путь

его!

В. Радкевич

20/IX-82г.

г. Пермь».

12. и 13. Фрагменты страниц пермских газет с публикациями, посвященными памяти В. Радкевича.

14. Стихи Ф.Вострикова «Юбилейное» и «Памяти поэта».

15. и 16. Страница из фотоальбома Федора Вострикова с Программкой юбилейного вечера В. Радкевича в 1987 году. 

17. Владимир Радкевич и Федор Востриков.

* * *

ВЛАДИМИР РАДКЕВИЧ (1927-1987), поэт, заслуженный работник культуры РСФСР. Родился в г. Белом Смоленской области. В 1949 году окончил историко-филологический факультет Молотовского (Пермского) университета (ныне Пермский государственный национальный исследовательский университет). Работал инспектором отдела культуры, с корреспондентом комитета радиовещания облисполкома, заведующим сельским клубом. Литсотрудник редакции газеты «Лесник Прикамья» (1955-1957), газеты «Молодая гвардия» (с 1958 года). Печататься начал в 1947 году. В 1951 году опубликовал первый сборник стихов «Добрый путь». С 1959 года - член Союза писателей СССР. Награжден орденом Дружбы народов, Медалью «Ветеран труда», почетной грамотой Президиума Верховного Совета РСФСР. Занесен в Галерею Трудовой Славы Пермской области.

Наиболее известные поэтические сборники:

Добрый путь: Стихи. - Молотов: Кн. изд-во, 1951.

Разговор о счастье: Стихи. - Молотов: Кн. изд-во, 1955.

Просека к солнцу: Стих. - Пермь: Кн. изд-во, 1958.

Под звездами: Лирика. - Пермь: Кн. изд-во, 1964.

Уральская лирика: Стихи. - Пермь: Кн. изд-во, 1968.

Камский мост: Стихи. - Пермь: Кн. изд-во, 1972.

Избранное: Стихи. - Пермь: Кн. изд-во, 1977.

Стихи разных лет. - Пермь: Кн. изд-во, 1981.

Уральская лирика. - М.: Мол. гвардия, 1982.

Равновесие: Стихи. - Пермь: Кн. изд-во, 1984.

Приближение к Уралу: Стихи. - Пермь: Кн. изд-во, 1987.

Слово: Стихи. - Пермь: Кн. изд-во, 1992.

Вечность нас пригласила в гости. Составитель Ф. С. Востриков. - Пермь: Маматов, 2007.